Бараки, в которых поселил нас Санчес, может, и не напоминали пятизвёздочный отель, но, по крайней мере, были с кондиционерами. Кроме того, там имелся холодильник, а это означало, что не придётся пить тёплые ром или колу. Прежде я на спиртное не налегал, но за почти четыре года военной службы научился хлестать пойло и похуже колумбийского рома. Я как раз просматривал сообщения на компьютере, когда открылась дверь и мои люди ввели худую блондинку в зелёных полотняных штанах и того же цвета блузке. У женщины были гладко зачёсанные, собранные в хвост волосы.
— Кто это тут у нас? — спросил я.
— Фотографировала, сука, — Пьер бросил на стол камеру и толкнул девушку так, что та чуть не оказалась на полу. Она тяжело рухнула в кресло, но — странно — напугана не была. Скорее сердита.
Фыркнула:
— Я здесь с разрешения коменданта Санчеса.
— Поэтому мы сразу не пристрелили её, господин полковник. Но…
— Можете идти, — ответил я и подождал, пока они закрыли за собой дверью. — Кто вы?
— Анна Стюарт. — Она чуть приподнялась, скользнула рукой в задний карман штанов, а потом помахала передо мной журналистским удостоверением.
Я присмотрелся к картонке в пластиковом чехле и вернул документ.
— Спасибо, господин полковник, — ответила женщина, но я не услышал в её голосе особой благодарности. Зато «господин полковник» Стюарт произнесла так, будто в конце поставила едва заметный знак вопроса. Ну что ж, наверное, привыкла, что в этих джунглях каждый второй полковник — самозванец.
— Опасная у вас профессия. Воды? Колы? Рома?
— Колы, если будете так любезны. Можно привыкнуть. Я четыре года пыталась получить от коменданта Санчеса разрешение приехать сюда.
Я вбил её имя в поисковик. Сравнил фотографию с сидевшей передо мной женщиной. Быстро пробежался взглядом по нескольким вырванным из контекста предложениям из её статьи про колумбийских повстанцев.
— Да-а, el commandante оказывает поддержку беднякам, о которых не заботятся власти страны. Вы забыли добавить, что он их защищает. Что смешно — главным образом от самого себя.
— Вы не работаете на Санчеса, — проигнорировала она мои замечания.
— Можно сказать, что наши с ним интересы отчасти совпадают. Не больше, но и не меньше.
Я вытащил карту памяти из аппарата и подвинул его к Анне Стюарт. Она вскочила, но тут же снова рухнула в кресло. Вряд ли она обрадовалась, однако я не мог позволить ей оставить фото. В нынешние времена их слишком быстро можно переслать с помощью интернета или телефона. А я не хотел, чтобы американские парни заинтересовались, что забыли в джунглях наёмники, собранные из разных стран. Конечно, даже если бы она отправила фотографии, ждать пришлось бы долго. Я знал, как медленно вращаются жернова бюрократической машины, в конце концов, сам некогда служил стране, которая была лучшим этому примером. Чиновникам пришлось бы проверять доказательства, делать их экспертизу, принимать решение на высшем уровне, запрашивать разрешение колумбийского правительства — и только тогда отправлять сюда самолёты или вертолеты. К тому времени после нас остались бы только окурки и пустые бутылки. Но я предпочитал не рисковать, Стюарт могла быть пробивной журналисткой, но с таким же успехом — и агентом разведки. В общем-то, эти профессии прекрасно сочетаются.
— Какой армии вы полковник?
Наверняка она не была настолько наивна, чтобы полагать, будто я отвечу. Она посмотрела на меня внимательнее.
— Вы очень хорошо говорите по-английски. Без акцепта. Но не думаю, что вы англосакс.
— Мама воспитывалась в Штатах, — честно ответил я, чем только пробудил её интерес.
— А отец?
Я улыбнулся.
— Отец не был в восторге от вашей родины. — И снова я не соврал. — Хотя он ценил вашу… — подобрал слово, — живучесть. Говорил, что нельзя эффективно воевать с народом, который веками вскармливал худших подонков, собранных со всего мира.
Она засмеялась.
— Вы знаете, то же самое говорил и мой отец. Только вместо слова «подонки» употреблял «решительные личности, объединившиеся, чтобы радикально изменить свою жизнь».
— Разница лексическая, — согласился я и долил ей колы.
— А вы нас любите, полковник?
— Не совсем. Но даже если у меня и были какие-то негативные чувства, они давно отгорели. Могу сказать, что вы меня не интересуете. Ни ваша страна, ни ее жители, потому что они никак не связаны с порученным мне заданием.