Стремясь приписать себе максимум заслуг в достижении победы и переиначить фактическую историю так, чтобы она соответствовала ранее разработанным им планам, Монтгомери вместе с тем взял на себя и львиную долю ответственности за многое из того, что прошло неудачно в Нормандии. Ни один здравомыслящий командующий не предпринял бы подобного рода наступательных операций, какие были предприняты англичанами в июне, а затем и в июле, без какой-либо надежды на прорыв немецкой обороны или по крайней мере на существенный отход противника. Исключительное качество Монтгомери как командующего частично заключается в его способности сохранять атмосферу уравновешенности и спокойной уверенности в рамках подчиненных ему армий, в то время как менее собранный и осмотрительный генерал мог бы вызвать в своих войсках тревогу и разочарование. Он умело сочетал свои собственные интересы и интересы своих солдат, настойчиво внушая своим подчиненным, что все идет согласно плану. Но потенциально он оказывал себе очень плохую услугу, то же самое утверждая в частных беседах с Эйзенхауэром, Черчиллем, Теддером и даже непоколебимым покровителем Бруком. Даже ярые поклонники Монтгомери признают, что забота о соблюдении истины была чужда его характеру.[126] Любопытная черта в характере генерала выявляется в эпизоде с семгой накануне дня Д. Во время посещения войск, временно размещенных в Шотландии, он немного рыбачил со спиннингом на реке Спей без малейшего успеха. Однако по возвращении к себе в штаб-квартиру он послал большую рыбину своему другу Рейнольдсу, директору одной из школ, сопроводив подарок запиской: «Я только что вернулся из Шотландии и посылаю Вам семгу — великолепную рыбину фунтов в 18. Надеюсь, что ее хватит на всю школу».[127] Для любого, кто получил бы такую записку и такой подарок, было бы естественным предположить, что даритель сам поймал эту рыбину. Многие, конечно, хотели бы усмотреть в этом просто шутку, однако для Монтгомери кажется типичным, что, хотя он и не утверждает, что семга была выловлена им самим, но тем не менее оставляет без опровержения такое впечатление, которое неизбежно возникнет у Рейнольдсов.
Версия Монтгомери относительно фиаско у Виллер-Бокажа 12–13 июня, которую он излагает в письме от 14 июня генералу Бруку, тоже весьма показательна для характеристики его автора:
Когда 2-я танковая дивизия неожиданно появилась в районе Виллер-Бокажа — Комон, она заткнула дыру, которую я пробил. Я думаю, 2-я танковая дивизия предназначалась для наступательных действий против 1-го корпуса в районе Кана. До тех пор пока Роммель будет использовать свои стратегические резервы для прикрытия брешей, это нас вполне будет устраивать. Во всяком случае, мне пришлось снова все взвесить, и я должен проявлять осторожность, чтобы противник не получил перевеса.[128]
Конечно, Монтгомери вполне обоснованно говорил Бруку, что использование немцами танковых сил для создания ими оборонительного рубежа отвечало долгосрочным интересам союзников. Однако было абсурдным утверждать, что 7-я бронетанковая дивизия «прорвала» что-либо, прежде чем она встретила «Тигры» капитана Виттмана. Только передовые части 2-й танковой дивизии были развернуты в том районе своевременно и вынудили Эрскина к отходу. К чести Монтгомери следует отметить, что в то время, как он готов был принять на себя славу за любые успехи его армий, он не стремился свалить вину на других за неудачи. Однако было бы наивно полагать, что проницательные и хорошо информированные офицеры в военном министерстве и в штабе верховного главнокомандующего долго будут принимать за чистую монету подобные пародии на реальность. По мере того как за Виллер-Бокажем следовала операция «Эпсом», а за ней — операция «Гудвуд», предметом споров становилось не то, как эти операции осуществляла 21-я группа армий, а их отображение в версиях Монтгомери, которые становилось все труднее переварить как его поклонникам, так и его критикам. Еще 15 июня Ли-Меллори запротоколировал свои замечания по поводу ведения наземных операций; его мнение совпадало со взглядами многих других руководящих авиаторов и противников Монтгомери:
Как авиатор, я смотрю на сухопутное сражение с совершенно иной точки зрения. Я никогда не ждал, чтобы армия мне говорила, что мне делать в воздухе, и моя точка зрения не связана с ближайшей живой изгородью или рекой, как это, по-видимому, связано у армии. Я много раз, хотя и разными словами, говорил Монти и пытался описать более широкие аспекты этого сражения, как они мне представляются, в особенности указывая на дополнительное число дивизий, которые ему, возможно, пришлось бы вводить в бои, если бы не действия авиации, избавившие его от такой необходимости. Он проявлял глубокое безразличие к этому. Однако факт остается фактом: мы значительно подорвали сопротивление противника и эффективность действий его солдат и танков тем более. И, несмотря на это, армия просто не продвигается… Неоспоримо то, что огромное преимущество, которое первоначально было достигнуто вследствие внезапности нападения, теперь потеряно.
Со времени окончания войны много внимания было уделено вопросу о том, насколько стратегия Монтгомери в Нормандии срабатывала или не срабатывала в той мере, в какой была задумана. Подразумеваемое предположение состоит в том, что если она не срабатывала, то его методы были ошибочными. Тем не менее его первоначальный план захвата Кана и последующие усилия по окружению города представляются прекрасно задуманными. Неудачу следует искать в практических действиях по осуществлению этого плана. Острие споров по поводу многих неудач союзников в Нормандии должно быть направлено не против Монтгомери или в данном случае против Роммеля, а против командиров тех соединений, которые вели бои. Почему стало возможным, что немецкие войска в условиях подавляющего превосходства противника в огневой мощи и авиации, зачастую также и численного превосходства, войска, взятые из армии, которая потеряла 2 миллиона убитыми за три года войны на Восточном фронте, могли оказывать столь мощное сопротивление цвету английской и американской армии?
Анализ боевых действий английских войск в июне не давал особых оснований для того, чтобы быть удовлетворенным как боеспособностью и тактической подготовленностью многих частей, так и мастерством командиров на дивизионном и корпусном уровнях, которые непосредственно руководили войсками. Еще раньше, во время войны, Алан Брук мрачно писал: «Половина наших командиров дивизий и корпусов совершенно непригодны для выполнения возлагаемых на них функций. Но если бы мне пришлось их снимать, то я не смог бы найти лучшей замены! Они бесхарактерны, у них нет напористости и командирской воли. Причину такого положения с руководящими командирскими кадрами следует искать в тех потерях, которые мы понесли в последней войне, когда погибли все наши лучшие офицеры, которые теперь были бы нашими старшими командирами».[129] Даже в 1944 году наблюдалось поразительное различие между, с одной стороны, очень высокими качествами офицеров штаба 21-й группы армий и, с другой стороны, весьма умеренными способностями, которые выявились у командиров дивизий и корпусов. Как командир соединения Бакнелл уже был под вопросом. Некоторые из тех, кто наиболее тесно соприкасался по работе с О'Коннором, считали, что у него тоже не хватало тех качеств, которые были нужны для командования корпусом в Европе в 1944 году. Как ни сильно уважали его офицеры его штаба, многие из них, тем не менее, считали, что он слишком долго не участвовал в войне, чтобы теперь в полной мере держать под контролем современное поле сражения. На дивизионном уровне была потеряна вера в Эрскина. Имелись серьезные сомнения относительно Томаса, командира 43-й дивизии, известного под кличкой Мясник, одного из самых ненавистных генералов в английской армии. Действия 51-й дивизии и руководство ею вызывали глубокое разочарование.
С сожалением докладываю всесторонне взвешенное мнение Крокера, Демпси и мое, что 51-я дивизия в настоящее время небоеспособна, — телеграфировал Монтгомери в июле Бруку. — Она ведет бои без решительности и терпит неудачи в каждой операции, какая ей поручается. Против немцев она не может воевать успешно. Считаю, что в этом повинен командир дивизии, и я отстраняю его от командования.
Отдав должное действиям 1 — и канадской дивизии в день Д, командир 1-го корпуса генерал Крокер в начале июля сообщал командующему армией генералу Демпси о своем недовольстве ее неудачной попыткой овладеть аэродромом у Карпике и последующими действиями.