В полевых госпиталях врачи и сестры обрабатывали раненых, разрезая и снимая пропитанную грязью полевую одежду и окровавленную обувь.
Переступая через конечности с наложенными на них шинами и ручки носилок, — писала медсестра Бренда Макбрайд, — мы подходили к следующему человеку с глубоким ранением в грудь. Подполковник Хардинг бегло дает указания: «Живот здесь. Дать ему номер один. Четверть морфия, сестра. Сейчас же отправить. Две пинты крови, одну плазмы…» Пулевые ранения, ранения от разрыва мин в воздухе, на минных полях, от зажигательных бомб и снарядов. В конечности, в глаза, в брюшную полость, в грудь. Он жевал свой карандаш. Кому отдать предпочтение? Кто из этих тяжело раненных людей нуждался в самой неотложной помощи? Раненые, доставленные к Резусу, были всегда в тяжелом состоянии, некоторые из них в крайне тяжелом, потерявшие способность речи. Каждый человек был один на один со своим отчаянием, не осознавая присутствия других на соседних носилках, одинаково страдающих и с одинаково бессвязной речью. Не было страстных обращений к богу, к матерям, только неопределенно горестное «о, дорогой», как полковников, так и капралов — одинаково. Странно, с чувством грусти я забываю о смертях, хотя одно светлое лицо я все-таки запомнила… Его привезли в нашу палатку с широко открытыми глазами, он оглядывался и все еще помнил о необходимости быть вежливым. «Я часто удивлялся, на что вы, сестры, способны», — сказал он со смелой бесцеремонной улыбкой. Затем внезапно его полные удивления глаза широко открылись, и он скончался с улыбкой на губах. Капитана из 4-го танкового батальона 6-й гвардейской танковой бригады того же возраста, что и я сама, смерть настигла врасплох. С осколком снаряда в позвоночнике он неудачно шевельнулся и в мгновение ушел навсегда.[179]
Семья раненого английского солдата получала стереотипный листок бумаги из Архивного управления армии в Ашфорде. Например, некоему мистеру Гриффину, проживающему по адресу Дин Драй, 28, Станмор, Миддлсекс, сообщалось:
Сэр,
Я получил указание сообщить вам с сожалением, что получено донесение из военного министерства, в котором утверждается, что №… 6 216 504… рядовой Джордж Эдвард Гриффин из Миддлсекского полка был ранен на северо-западном Европейском театре войны 3 августа 1944 года. В донесении также указано, что он получил… осколочное ранение в правую ягодицу… Примите мое сочувствие в постигшем вас горе.
Об относительной ожесточенности сражений в Нормандии по сравнению с последующими боями можно судить по числу поступлений раненых в госпитали. Если в первые три месяца после вторжения из числа раненых английских солдат 9,7 процента поступали в стационарные госпитали, то в последующие три месяца они составили только 2,6 процента. Увечья от несчастных случаев в ходе десантирования в день Д составили 13,2 процента от общего числа вышедших из строя солдат и офицеров, хотя многие из них были весьма легкого характера. Психиатрические потери в это же время были довольно высокими: 14 человек на каждые 1000 военнослужащих английской армии; к зимнему периоду потери этого вида несколько снизились — до 11 человек на 1000. Хотя психологический «надлом в боевой обстановке» никогда не принимал характера эпидемии в английской армии, однако в Нормандии в каждой части были потери людей, которые категорически отказывались от дальнейших психологических перегрузок в боевой обстановке. Однажды утром, когда Чарлз Манди и его коллеги, командиры танковых взводов из 22-го батальона 30-й бронетанковой бригады, стояли в своих орудийных башнях в ожидании команды перед атакой, вдруг раздалась короткая автоматная очередь: солдат дал очередь по своей ноге, чтобы не идти в атаку. В американском батальоне майора Рэндалла Брайэнта один командир роты прямо заявил своему комбату: «Все, с меня хватит. Делайте со мной что хотите, но больше я не пойду в бой». Солдаты редко относились с презрением или насмешкой к тем, кто доходил до подобных поступков; они их просто жалели и молили бога, чтобы им самим не оказаться в такой крайности. Однако спустя многие годы майор Брайэнт был глубоко возмущен, когда на встрече ветеранов войны появился его бывший командир роты, проявивший слабость.
Однажды утром капитан Антони Бабингтон из 1-го батальона 231-й бригады во время артобстрела услышал крик: «Носилки сюда!» — и удивился тому, что никто не отреагировал на этот зов, ибо до сих пор санитар, как правило очень быстро приходил на помощь любому раненому. Пробегая мимо, капитан увидел лежащего на дне окопа санитара, который плакал, содрогаясь всем телом. На вопрос, не ранен ли он, санитар ничего не ответил. Когда обстрел прекратился, капитан рассказал об этом своему командиру. «А, отошлите его в тыл в сопровождении сержанта, и мы найдем ему работу в тылу», — сказал полковник. Большинство командиров во второй мировой войне не понимали то, о чем никто не думал во время первой мировой войны: у каждого человека есть предел, за которым насилие над ним невозможно. Было важно действовать своевременно, чтобы такие проблемы не приняли характер эпидемий.
Некоторые солдаты сознательно отказывались участвовать в действиях, которые неизбежно влекли за собой гибель и разрушения. Лейтенант Уильям Дуглас-Хьюм, который впоследствии стал выдающимся английским драматургом и братом будущего премьер-министра, годами твердил своим товарищам-офицерам, что если он не одобряет того, что делается на поле боя, то скажет об этом прямо. Они не верили ему. Теперь во Франции, будучи командиром взвода огнеметных танков «Крокодил», он выразил возмущение по поводу предстоявшей массированной бомбардировки немецкого городка, имевшей целью вынудить его гарнизон к капитуляции. Он по своей инициативе предпринял попытку договориться с немцами о капитуляции, отказавшись участвовать в атаке на город. Его судили военным судом, и полученный срок наказания он отбывал в Вормвуд-Скрэбс. Когда стало известно, что о намерении предпринять такой шаг он заявлял не раз в течение многих месяцев, его непосредственный начальник тоже был наказан.
Каждый вечер каждому командиру части приходилось выполнять самую мучительную обязанность — писать письма семьям погибших солдат. Большинство вдов и матерей переносили это известие с трогательной покорностью. Некоторые ожесточались. По дороге домой со Средиземноморского театра священник Ловенгроув из 69-й бригады часами слушал одного офицера, рассказывавшего о своей маленькой дочери, встречи с которой он ждал теперь с нетерпением. По прибытии в порт он узнал, что, пока он ехал домой, дочь умерла. Мучительно страдая сам, офицер в последующие месяцы пытался как-то утешить свою жену. Вскоре в Нормандии он был убит. После этого Ловенгроув получил полное горечи и гнева письмо от жены погибшего офицера. Скажите, где тот всевидящий бог, писала она, который позволил случиться такому неописуемому горю.
В то лето о трагичности событий, происходивших в Нормандии, можно было судить по скорбным публикациям в американских и английских газетах: «Умер от ранений», «Погиб над Нормандией, будучи командиром авиакрыла», «Убит в бою в июне 1944 года в возрасте 23 лет». Лондонская «Таймс» 2 июля сообщала, что «генерал Эйзенхауэр, захватив Шербур, может в ближайшее время располагать портом для вступления во Францию», и, «по-видимому, приближается время, когда генерал Монтгомери будет иметь достаточные силы, чтобы решительно двинуться в глубь континента». Но среди такой информации на первой странице были десятки других извещений:
Хорли — убит в бою в июне 1944 года; лейтенант Монтегью Бернард Хорли, королевский танковый полк, старший сын преподобного С. М. Хорли, священника приходов Бисли, Суррей и брат сержанта Джона Мидвида Хорли из добровольного резерва королевских ВВС, пропавшего без вести, предположительно убитого в январе 1942 года.