Доктор исторических наук,
профессор О. А. РЖЕШЕВСКИЙ
От автора
Борьба за Нормандию была на западе решающим сражением второй мировой войны, последним этапом, когда немецкая армия имела еще какие-то шансы на спасение Гитлера от катастрофы. Послевоенное поколение выросло с легендой о кампании союзников в 1944–1945 годах как о триумфальном марше через Европу, так или иначе не связанном с кошмарной, но малоизвестной борьбой, которая происходила на Востоке. Сегодня невозможно не признать, что русские сделали решающий вклад в войну на Западе, разгромив лучшие силы немецкой армии, уничтожив около двух миллионов солдат, прежде чем союзный солдат 6 июня 1944 года ступил на берег Франции. Факт остается фактом: битва за Нормандию произошла на этом фоне, что делает события июня и июля столь впечатляющими. Много написано о невысоком качестве немецких войск, оборонявших побережье Ла-Манша. И тем не менее именно эти войска сорвали выполнение задач дня Д, а на американском плацдарме «Омаха» союзный десант оказался на краю катастрофы еще до прибытия на поле боя отборных частей СС и вермахта. В последующие недели, несмотря на полное господство союзников на море и в воздухе, их атаки то и дело захлебывались с большими потерями в результате противодействия немецких частей, которые уступали им численно и особенно в артиллерии. Конечно, эти обстоятельства не затушевывают того существенного исторического факта, что союзники в конечном счете взяли верх. Однако они показывают, что кампания была далеко не таким делом, как это выглядит в послевоенных шовинистических высказываниях. Капитан Лиддел Гарт[39] в 1952 году говорил, что союзники проявляли странное нежелание признавать в своих выступлениях наличие огромного авиационного превосходства в Нормандии, и сделал некоторые справедливые выводы относительно их собственных действий: «Было слишком много восхваления кампании и слишком мало объективного исследования». Даже 40 лет спустя после сражения вызывает удивление огромное число опубликованных книг, в которых содержатся шовинистические легенды, тогда как лишь в очень немногих трудах делается попытка непредвзято исследовать действительное положение вещей.
Характерной особенностью войны на западе остается тот факт, что, несмотря на колоссальные технические и производственные возможности, имевшиеся в распоряжении союзников, английские и американские солдаты были вынуждены сражаться с немецкой армией в 1944–1945 годах с оружием, худшим по качеству, за исключением артиллерии. Только в авиации союзники сразу же обеспечили себе полное господство в Нормандии. Но если массированное применение авиации лишало немцев надежды на победу, то оно же и вскрыло пределы возможностей союзной авиации: воздушная мощь не могла дать магический ключ к победе без огромного напряжения усилий сухопутных войск.
В послевоенных исследованиях кампании основное внимание было сосредоточено на деятельности генералов и слишком мало внимания было уделено действиям немецких, английских и американских сухопутных войск. Как могло случиться, что после многих месяцев приготовлений к операции «Оверлорд» тактика союзных танковых и пехотных частей в Нормандии оказалась не на высоте? Английские правящие круги в значительно большей степени, чем военачальники, даже спустя многие годы после кампании признавались, что их преследовал страх перед тяжелыми потерями пехоты. Я уверен, что частные концепции относительно этой кампании у Брука и Монтгомери — а возможно, также и у Брэдли — сложились под влиянием их убежденности в том, что немецкая армия являлась эффективнейшей армией второй мировой войны и что ее можно было победить только при всеобъемлющих благоприятных условиях. В Нормандии союзники увидели пределы возможностей использования взрывчатки как заменителя разрушительных человеческих усилий. Кажется, бесполезно абстрактно рассуждать о том, являлся ли тот или иной план или маневр разумным. Главное, конечно, заключается в том, можно ли было осуществить его наличными силами, принимая во внимание имевшиеся у союзников ограничения и экстраординарное боевое мастерство противника.
Немногие европейцы и американцы из послевоенного поколения осознали всю напряженность и ожесточенность боев на первых фазах операции «Оверлорд». По тяжести испытаний, которым подвергались пехотинцы, эти бои из всех других сражений на западе в ходе второй мировой войны были ближе всего по своему кровопролитному характеру сражениям на Восточном фронте или во Фландрии за 30 лет до этого.[40] Многие английские и американские пехотные части в течение лета понесли потери, превышавшие 100 процентов штатного личного состава; такие же потери понесло и большинство немецких частей. Один американский пехотинец подсчитал, что к маю 1945 года через роту, в которой он служил, прошло 53 лейтенанта; очень немногие из них оставили роту вследствие перевода в другую часть или повышения. Когда 6-й Шотландский батальон вышел к Гамбургу в 1945 году, его командир увидел, что в среднем по пять солдат на каждую роту и всего шесть офицеров в батальоне — это все, что осталось от тех, кто вместе с ним десантировался в Нормандии в июне 1944 года. «Я был поражен, — сказал он. — Я не представлял, что могут быть такие потери». Как и все представители союзных наций, он свыкся с мыслью, что механизированная война сороковых годов не может быть сравнима с кошмарными человеческими потерями, имевшими место в не столь отдаленное время на территории Франции.[41] Однако в тех частях, которые шли на острие клина союзных армий, именно так и случилось.