Первый шок от сражения, первые потери, сколь ни жестокие, не подорвали полностью чувство удивления, приподнятого возбуждения и исполненного долга, которое было порождено многими месяцами и годами боевой учебы. Один английский пехотинец писал об этом периоде после участия в первом бою на другом театре:
Мы были в ожесточенном бою и потеряли много людей. Однако чувство отвращения брало верх даже тогда, когда мы испытывали некоторую приподнятость настроения от успеха в кровавом приключении. Я, конечно, тогда не понимал, что чувство риска с его сильными импульсами любопытства и возбуждения было одним из тех немногих преимуществ, которыми обладал новичок в бою по сравнению с ветеранами; и это чувство — увы! — постепенно ослабевало и исчезало. После этого мы становимся более твердыми, более опытными солдатами. Но для этого нам нужно будет еще больше использовать находящиеся глубоко внутри нас резервы дисциплинированности, товарищества, выносливости и стойкости».[177]
После огромного первоначального возбуждения, связанного с высадкой на незнакомый вражеский берег, быстрым захватом Байё, овладением Шербуром и изгнанием противника с северной части полуострова, настроение среди солдат союзных армий медленно изменялось, становилось более устойчивым по мере того, как рубежи переднего края сражения приобретали более или менее стабильные очертания. Они познали опасность щелей-траншей, вырытых под деревьями, если по этим деревьям ударит вражеский снаряд; важность смазки оружия, чтобы не допускать ржавчины, которая появлялась почти за ночь; они теперь знали, что длительное хранение магазинов в заряженном состоянии ослабляет пружину, которая в критический момент может не подать очередной патрон в патронник. Поскольку солдаты большую часть времени находились на позициях в зарослях крапивы и одуряющего бутеня, буйно разросшегося в живых изгородях, под постоянной угрозой минометного или артиллерийского обстрела, то они постепенно приспосабливались к будням жизни на передовой: завтрак из чая, кофе или из супа, подогретого тут же, на наблюдательных точках, в окопах или в укрытиях для танков; дневное патрулирование или развертывание танков на исходном рубеже — танки союзников почти повсеместно на ночь уходили с переднего края в глубь обороны; стрельба с подготовкой данных по карте или атаки локального характера с целью ликвидировать выдававшийся вперед вражеский участок переднего края или обеспечить исходный рубеж для предстоявших более крупных операций. Самое высокое напряжение во всех союзных армиях в Нормандии вызывала длительность летнего светового дня — от 4.45 до 23.15 в первые недели июня. Это особенно сильно утомляло командиров и штабных офицеров, которые были вынуждены продолжать готовить донесения и издавать приказы по возвращении на свои командные пункты и в штабы с передовой с наступлением короткой летней ночи. Большинство командиров не выдерживали и, чтобы оставаться весь день на ногах, выкраивали часок на отдых в дневное время. Но трудно было обеспечить спокойствие и на этот часок. Один английский полковник на этот час вывешивал над входом в свой командный пункт такое предупреждение: «У вас сегодня был отдых? Теперь отдых у меня». Солдаты научились спать стоя, во время бомбардировки, в своих, танках, при движении в колонне. Усталость и стремление преодолеть ее руководили жизнью солдат.
Танковым экипажам даже в бою приходилось порой часами сидеть без движения внутри машин, иногда произведя одиночный выстрел только для того, чтобы иметь пустую гильзу, куда можно помочиться. Внутри танка они были уязвимы только прямым попаданием артиллерийского снаряда или мины, но они чаще, чем пехотинцы, не знали, что происходило вокруг. Во время решающего боя за овладение Виллер-Бокажем танкист Денис Хьетт из 5-го королевского танкового полка не увидел ни одного немца. Из разведывательной машины по радио сообщили, что приближаются вражеские танки и артиллерия ведет огонь. Он быстро развернул свою башню, чтобы встретить приближавшийся танк, но вовремя понял, что это свой танк. Батарея, оказавшаяся поблизости, вела огонь прямой наводкой 24-фунтовыми снарядами. Трое из экипажа соседнего «Кромвеля», которым надоело сидеть без дела, вылезли из танка, чтобы лично осмотреться за пределами живой изгороди. Не прошли они и 100 ярдов, как возле сарая оказались перед наведенным на них «шмайссером» командира немецкого танка. Когда немец узнал, что сегодня день рождения незадачливого 21-летнего наводчика английского танка, произошел редкий случай проявления человечности — он поставил бутылку вина, чтобы отметить этот день, прежде чем отправить трех пленных в тыл.