Я также думаю, имея в виду массу солдат, что подошло время дать нам отдохнуть. Ходит много всяких слухов о поездке в лагерь отдыха, о письмах от Монти с поздравлениями дивизии по случаю блестяще выполненной задачи, которые вы, вероятно, читали в газетах; все они едва ли стоят того, чтобы обращать на них внимание, поскольку мы все еще сидим на передовой в сырых окопах, в грязной одежде, без бани, без каких-либо удобств, и я начинаю думать, что про нас снова забыли. Надеюсь, что в один прекрасный день кое-кто поймет, что мы человеческие существа, а не военные машины.
Сэм говорил, что подал заявление, чтобы его направили во Францию. Боже, если бы мне представилась возможность теперь остаться в Англии, я знаю, что делать с такими заявлениями. Он просто сумасшедший, чтобы проситься сюда, когда Лили вскоре ожидает ребенка, а самолеты-снаряды рвут на части дома. Никто его не повысит в должности до переводчика. Если он приедет сюда, то искренне надеюсь, что получит работу где-нибудь в главном штабе, подальше от передовой».[181]
В начале августа Джон Гейн из американской 1-й дивизии увидел три неотправленных письма, написанных немецкими солдатами в Нормандии. Он не знал, из какой части авторы этих писем, какие у них воинские звания, какая судьба постигла их. Однако нацарапанные наскоро и небрежно строки отражают одинаково простые, беспокойные чувства всех солдат, за исключением фанатиков из СС, теперь теряющих почву под ногами в Нормандии в условиях подавляющего превосходства противника.
Моя Ирма, любимая,
…Все это выглядит не очень хорошо, и многое будет говорить само за себя, но тем не менее нет никакого резона рисовать слишком мрачную картину. Ты знаешь мой твердый дух, с которым я воспринимаю вещи, что позволяет мне преодолевать трудные ситуации с некоторым оптимизмом и с массой удач. Прежде всего у нас так много хороших, отборных дивизий, и мы должны каким-то образом выпутаться. Самой трудной проблемой была и остается вражеская авиация… Она и на рассвете, весь день и всю ночь господствует над дорогами. Жаль, но вчера мою собаку раздавили солдаты, проходившие мимо. Я так хотел взять ее с собой в Германию, но теперь этому не бывать. Последние три дня у нас была прекраснейшая летняя погода — солнце, тепло, голубое чистое небо — в совершенном контрасте со всем тем, что окружает нас. Ладно, в конечном счете все должно обернуться благополучно. Не падай духом, я как-нибудь переживу это, как я всегда делал. Тысячи раз целую тебя и детей, твой Фред.
* * *Моя дорогая жена,
Еще один день позади. В эти дни я благодарен Всевышнему за каждое мое пробуждение на рассвете. Когда я слушаю орудийную стрельбу по ночам, мои мысли возвращаются домой, к тебе, моя дорогая, и я думаю о том, увижу ли тебя еще когда-нибудь. Ты должна быть готова к тому, что в течение некоторого времени не будешь получать от меня писем. Мне придется преодолеть огромные трудности. Пусть мне сопутствует Всемогущий, как всегда он мне благоволил! Я очень тоскую по всем вам! Как я хотел бы сейчас взглянуть на ваши фотографии, но мой солдатский мешок далеко, и маловероятно, чтобы я когда-либо добрался до него. Если я все же не вернусь домой, моя радость, ты уж наберись мужества перенести это с достоинством. Я оставляю тебе наших дорогих мальчиков, в них ты будешь видеть и меня. Твой дорогой маленький Ортвин и наш маленький Вилфрид будут для тебя твоим дорогим Карлом. Я бы так хотел вместе с вами после нашей победы пройти в славное и счастливое будущее. Тысячи сердечных приветствий и поцелуев тебе, моя дорогая, добрая, верная, маленькая жена и моим дорогим детям от дорогого папочки. Прощайте! Да благословит вас бог! Карл.
* * *Моя дорогая Хита, любимая,
Доходят ли все же мои письма до тебя? В один прекрасный день свет правды и чистоты будет освещать нынешнее время унижений. Я только что пошел прогуляться под палящим солнцем к Багнолесу. Туда не попал. По дороге сорвал веточку вереска и прикрепил к себе на грудь. Все, что создано природой, — пчелы, шмели, насекомые жужжали вверху и внизу, точно как в 1926 году. Но сегодня здесь есть и другой аккомпанемент, распространяющий смерть и разрушения. Удивляюсь тому спокойствию, с которым все это воспринимаю. Не потому ли, что верю в твою незыблемую, как скала, любовь? Я тебе написал письмо, которое вскроешь позднее, если не вернусь. Не представляю, дойдет ли оно до тебя. Но ты знаешь, что я должен сказать тебе и детям. Я оставил свое дело в порядке. Все, в чем любовь дает силы, я уже сделал. Дети встали на ноги, они независимы и найдут дорогу, что бы ни случилось. Не легко будет им в этом хаосе, но жизнь никогда не подавали нам на тарелочке.