И все же брешь не была закрыта. Как поляки, так и 4-я канадская дивизия находились под ожесточенным давлением частей 2-й танковой дивизии СС, которые пробивались в западном направлении, чтобы удержать открытой дорогу для 7-й армии. 1500 поляков и 80 танков оказались отрезанными от своих тылов, лишенными возможности эвакуировать раненых, они испытывали к тому же острую нехватку горючего и боеприпасов. Бой между поляками и немцами носил необычно жестокий характер даже по меркам боев в Нормандии. Поляки и немцы ненавидели друг друга всеми фибрами души, и каждая сторона считала, что есть за что мстить другой, хотя у поляков для этого было больше оснований. Теперь с высот Монт-Ормель поляки огнем из танковых пулеметов поливали немцев, проходивших колоннами внизу, а корректировщики наводили артиллерийский огонь. С кряжа, покрытого лесом, им было видно поле боя на многие мили. Между тем в журнале боевых действий 4-й канадской дивизии отмечалось: «Из-за тяжелых боев и непрерывных немецких атак с востока и запада и многочисленных приказов, полученных дивизией, чтобы закрыть путь отхода немцам, все части так перепутались, что невозможно определить, где какая бригада действует». Канадцы просто заливали огнем немецкие подразделения, где бы их ни встречали. Как писал офицер пулеметного батальона 3-й канадской дивизии 21 августа, «примерно до 8.00 утра пулеметчики вели огонь по любым целям, какие попадали на прицел. Показалось множество белых флагов, сотни вражеских солдат сдавались в плен. Многие другие оказались не в состоянии сдаться в плен, так как любое движение в сторону нашего переднего края сопровождалось пулеметными очередями эсэсовцев, патрулировавших на транспортерах в низине за передним краем немцев». Капрал Дик Реймонд из пулеметного батальона 3-й канадской дивизии сказал, что здесь «мы впервые увидели немецкую армию на открытой местности. Мы видели группу немцев, пытающихся перебежать через открытый участок из одного леска в другой, и видели, как одни падают, другие продолжают бежать, некоторые лежат и стонут прямо перед нами. Это была скорее казнь, чем бой. Я помню сильнейшее чувство смущения, которое меня охватило».
Фалезский мешок наконец был закрыт, но слишком поздно, чтобы предотвратить бегство из окружения грозного костяка немецкой армии, в том числе наиболее опытных и преданных нацизму офицеров, которые сохранили волю к любым испытаниям ради выхода из окружения. Очень немногие, даже среди канадцев, оспаривали тот факт, что основной причиной срыва намерения союзников захлопнуть капкан у Фалеза были недостаточно энергичные действия 1-й канадской армии. Характерно, что английская официальная история описывает наступление на Фалез терминами, присущими для обозначения тяжелых боев: «тяжелый день для канадцев… решительно сражавшиеся немцы… упорное сопротивление». Все это совершенно справедливо, но в этих доводах обходится главный факт, который заключается в том, что совершенно потрепанные остатки двух немецких дивизий и какой-то десяток танков сдерживал целую армию Крерара в течение 13 суток, начиная с операции «Тоталайз» и до закрытия бреши у Шамбуа, на расстоянии всего 30 миль. Канадский официальный историк куда более откровенен, чем его английский коллега: «Немецкие силы, значительно меньшие, чем наши, используя благоприятную местность и подготовленные позиции, оказались в состоянии застопорить наше продвижение до такой степени, что позволили значительным немецким силам ускользнуть из наметившегося котла».[261] Генерал Фоулкес, командир 2-й канадской дивизии, говорил: «Вступив в бои у Фалеза и Кана, мы обнаружили, что когда сталкиваемся с опытными немецкими войсками, то мы для них не равный по силам противник. Без нашей авиационной и артиллерийской поддержки мы бы не добились никакого успеха». Канадское командование уже осознало свои трудности и начиная с 6 июня заменило ряд офицеров, возглавлявших батальоны и бригады; 21 августа Крерар снял с должности командира 4-й бронетанковой дивизии генерал-майора Китчинга в качестве ритуального жертвоприношения за неудачи его дивизии.
Теперь борьба сосредоточилась на нескольких квадратных милях полей и в маленьких деревушках, где остатки разгромленной полумиллионной армии дрались за свое спасение. Управление войсками было почти полностью потеряно. Немецкие офицеры командовали только теми солдатами, которые случайно оказывались возле них. Обгорелые машины, обгорелые трупы, обгорелые постройки и живые изгороди обезображивали каждый акр земли, над которым пролетали истребители-бомбардировщики. Раненых собирали там, где им могли оказать какую-то помощь, когда туда приходили союзные войска — у самих немцев уже не было ни лекарств, ни достаточного числа санитаров или врачей. Солдаты ели то, что могли найти в разбитых машинах или в покинутых крестьянами домах — каждый уцелевший дом был битком набит отставшими от своих частей солдатами, ищущими какую-либо пищу и укрытие от артогня и воздушных налетов, или просто для отдыха от бесконечного марша. Передний край союзников представлял собой вздувшийся и выпятившийся мешок, на стенки которого изнутри давили тысячи солдат противника, во многих местах пробивавших своими телами эту стенку в поисках путей к бегству, нередко при этом погибая. Среди огромной массы упавших духом немцев, единственное желание которых сводилось теперь к тому, чтобы скорее сдаться в плен, имелось все же еще несколько тысяч солдат и офицеров, которые с яростью обреченных сражались у Фалеза, снова и снова атакуя позиции союзников, несмотря на сильный артиллерийский и пулеметный огонь.