– Неправда! Ты читаешь журналы. И книги по кулинарии.
– Да, но там полно картинок. А в умных книгах одни слова.
Они немного помолчали. Во время этой паузы мать изучала порезы у себя на руке, поворачивая ее то ладонью вверх, то ладонью вниз. И вокруг словно все исчезло, только лился из окна поток света, и в нем плясали крошечные серебристые пылинки. Только часы на камине тикали на редкость настойчиво.
– Сегодня утром нам просто пришлось немного отклониться от привычного маршрута, только и всего, – тихо сказала Дайана. Потом глянула на часы и охнула: – Боже, вам давно пора купаться и спать! – И мгновенно, точно кто-то щелкнул выключателем, она превратилась в такую знакомую, обычную маму. Так зонтик, раскрывшись, принимает свою привычную форму. Мать с улыбкой посмотрела на Байрона и предложила: – Если хочешь, можешь взбить себе самую пышную пену. Ты, кстати, уверен, что ничего в папином кабинете не трогал?
Но она так ни слова и не сказала о том, что случилось утром!
Один день недели сменялся другим, и все шло, как всегда. И никто к ним так и не явился арестовывать Дайану. И солнце каждое утро всходило, описывало по небу широкую дугу, а потом исчезало где-то за пустошью. И по небу пробегали облака, которые то щекотали длинными, словно костлявыми, пальцами отроги холмов, то вдруг, словно рассердившись, темнели и разрастались, превращаясь в тучи. А ночью всходила луна, бледная копия солнца, и ее свет разливался по холмам, отбрасывая серебристо-синие тени. Мать на всю ночь оставляла окна в спальнях открытыми, чтобы впустить как можно больше свежего воздуха, и было слышно, как на пруду кричат гуси, а где-то в темноте тявкают лисицы.
Дайана, как всегда, продолжала хлопотать по хозяйству. Она просыпалась в половине седьмого по звонку будильника. Глотала свою таблетку, запив ее водой, и вставала, то и дело поглядывая на часы, чтобы не опоздать. Надевала одну из своих старомодных узких юбок, которые так нравились отцу, и готовила Байрону очередной «здоровый завтрак». К среде она уже сняла бинт с руки, и теперь в ее внешности не осталось уже ничего, напоминавшего о том утре на Дигби-роуд. Даже Джеймс, похоже, забыл о прибавленных секундах.
И только Байрон все отлично помнил. В тот день изменилось время. В тот день его мать сбила девочку. Только она этого не заметила, а он заметил. И все это он знал совершенно точно, и эта истина не давала покоя его душе, точно заноза, застрявшая в пятке, и хотя он старался никак эту истину не тревожить, порой все же забывал проявить необходимую осторожность, и «заноза» сразу же острой болью напоминала о себе. Он пытался чем-то отвлечь себя, играл со своими солдатиками или упражнялся, делая разные фокусы, чтобы потом продемонстрировать их Джеймсу, но та утренняя сцена то и дело вставала у него перед глазами. Причем в мельчайших подробностях, словно теперь все это принадлежало только ему одному. Он вспоминал полосатое платье той девочки, ее черные косички цвета лакрицы, сбившиеся гольфы, вращающиеся колеса красного велосипеда. Нельзя что-то сделать и думать, что можешь избежать последствий сделанного. Если ты вел себя, как последний «ignoramus», мистер Ропер все равно заставит тебя в наказание написать определенное количество строчек; если ты кинешь через ограду камень в пруд, по воде непременно разойдутся круги, похожие на раскрывшиеся венчики цветов. Ничто в мире не случается само по себе. И пусть его мать ни в чем не виновата, пусть никто не знает про этот несчастный случай, эхо случившегося рано или поздно все равно их настигнет. Байрон прислушивался ко всем часам в доме, которые тикали и звонили, отмечая очередной этап своего движения сквозь время.
Он твердо знал: когда-нибудь – если не сейчас, то в будущем – кому-то обязательно придется за это заплатить.
Глава 6
Оранжевая шляпа
Джим опрыскивает столик у окна. Один раз. Второй. Потом вытирает. Один раз. Второй. У него своя собственная бутылка с антибактериальным многоцелевым аэрозолем и своя голубая тряпка.
Стоит начало декабря, небо закрыто тучами, и кажется, вот-вот пойдет снег, только он почему-то все не идет. Но, возможно, снег все-таки выпадет, и тогда получится настоящее «белое Рождество», что было бы просто замечательно. И потом, это будет первый снег за то время, что он живет в кемпере. Покупатели стрелой проносятся через автостоянку, таща огромные сумки и цепляющихся за них малышей, от холода все кажутся какими-то нахохлившимися и взъерошенными, в ледяном воздухе словно рассыпан перец, так щиплет в носу. Некоторые украсили себя шарфами и шапками с рождественскими сюжетами, у одной девочки на шапочке даже торчат оленьи рога, и из-за них шапка все время сползает набок. Вся эта суета происходит на фоне пестрых холмов Кренхемской пустоши, вершины которых устремлены в холодное серое небо. Зеленые, желтые, розовые и пурпурные пятна на склонах холмов – это папоротники, вереск, дикие орхидеи и травы, обожженные холодом и кое-где побуревшие. Вдали виднеется «Бесли Хилл», и Джим различает вокруг него разные строительные механизмы. Ходят слухи, что там будет новый микрорайон из пятнадцати роскошных пятизвездочных особняков. С тех пор как построили Кренхем-вилледж, строительство началось и по всей пустоши. Там и сям возникают новые стройплощадки, причем возникают внезапно, точно из-под земли, и они похожи на вылезшие из могил кости некогда похороненных здесь людей.