– Но я бы и хотел быть похожим на тебя, а не кого-то другого.
– Нет, тебе это совершенно ни к чему. Такие, как я, никогда ничего не могут добиться. – Мать положила подбородок Байрону на плечо, и ему казалось, что ее голос проникает ему прямо в плоть. – И потом, твой отец хочет, чтобы у тебя было все самое лучшее. Он хочет, чтобы ты непременно добился в жизни успеха. И в этом смысле он настроен очень решительно.
В кольце материнских рук Байрон на какое-то время почувствовал себя как бы единым целым с нею, ее лицо было совсем близко от его лица. И он уже собрался показать ей свой подарок, когда она, поцеловав его в макушку, решительно отбросила одеяло и сказала:
– Сейчас налью тебе горячую ванну, солнышко. Ты же не хочешь простудиться?
Байрон так и не понял, что мать имеет в виду и почему он не должен становиться таким, как она. И почему такие, как она, «никогда ничего не могут добиться»? Она ведь наверняка даже не догадывается, что случилось с ними тогда, на Дигби-роуд. Как только мать ушла в ванную, Байрон вытащил из кармана халата листочек клевера. Листочек немного помялся и пожух, да и на самом деле никакой он был не «четверной», а самый обыкновенный «тройной», но Байрон знал: этот клеверный листочек спасет Дайану, ведь Джеймс сказал, что такой листочек приносит удачу. Байрон засунул клеверный листок поглубже под подушку – пусть лежит там и защищает мать, а ей и знать-то об этом не обязательно.
Тихонько напевая, он последовал за матерью в ванную. В холле свет из окон падал на ковер ровными квадратами, похожими на белые плиты садовой дорожки, и Байрон, перепрыгивая с одного квадрата на другой, думал о том, что сейчас мать наполняет для него ванну. Таких слов, как сегодня, он никогда раньше от нее не слышал. Иногда, правда, она говорила что-то подобное, но как-то вскользь, иногда даже роняла, что не хочет, чтобы он становился таким, как она, но так, словно это особого значения не имело, и от этого казалось, будто внутри у нее существует еще один, совсем другой, человек. Впрочем, и у отца Байрона в глубине души живет маленький мальчик, и в глубине их пруда прячется некий, совершенно иной мир.
«Зря я все-таки съел целую пачку «Гарибальди», – вдруг подумал Байрон. – Вот Джеймс никогда бы так не сделал!»
Глава 10
Посадка растений
Снег то выпадает, то снова тает, и так продолжается еще три дня. Ночью все бело. А днем только начнет таять, как снова налетит туча, пойдет мокрый снег, и земля скроется под белым покрывалом. Пелена безмолвия окутывает и как бы объединяет небо и землю, и вскоре, лишь вглядываясь в черноту ночи, Джим может заметить кружение снежных хлопьев. Небо совершенно сливается с землей.
У них в квартале под углом к бордюру стоят брошенные хозяевами машины. Из окна своего дома по-прежнему за всем наблюдает тот старик, что никогда не улыбается. А его сосед – тот, у которого во дворе злая собака, – широкой лопатой расчищает от снега дорожку, ведущую к дверям дома, хотя через несколько часов этой дорожки уже снова не будет видно. Мокрый снег липнет к голым ветвям деревьев, и кажется, будто деревья снова в цвету, пышные ветки вечнозеленых растений поникли под тяжестью снега. Иностранные студенты выбегают на улицу в дутых куртках и шерстяных шапках, в руках у них такие смешные пластмассовые штуковины, на которых можно съезжать с горки. Студенты перебираются через ограду и пытаются кататься на коньках по льду, который уже образовался на той яме, что находится в центре Луга. Стоя в сторонке, Джим наблюдает за ними – они смеются и что-то кричат друг другу, но он этих слов не понимает. Он надеется, что они там ничего не повредят. Иногда, когда никто не видит, он проверяет ящики под окнами, но и в ящиках пока никаких признаков жизни не видно.
В кафе девушки жалуются, что им нечего делать, ведь посетителей практически нет, а мистер Мид говорит, что супермаркет уже запустил рождественские скидки на продуктовые товары. Джим протирает столы, хотя за них некому садиться. Но он все равно пшикает на столешницы аэрозолем и тщательно их протирает. Когда он в сумерках возвращается домой, свежий снег мягко похрустывает у него под ногами, и пустошь спит, бледная в лунном свете. Уличные фонари и живые изгороди покрыты иголками инея.
Однажды поздно вечером Джим осторожно снимает слой снега с грядки, где притаились луковицы многолетников. Это его последний проект. Здесь никаких ритуалов не требуется. Не нужны ни клейкая лента, ни приветствия. Когда он занимается своими растениями, для него никого и ничего больше не существует – только он и земля. Он вспоминает Айлин и ее рассказ о деревце-бонсай, вспоминает, как она называла его садовником, и у него, несмотря на пронизывающий холод, становится теплей на душе. Жаль, думает он, Айлин не видит, что мне уже удалось сделать.