Линию фронта перешли в районе Сухиничей ночью. Потом погрузились на машины, поехали в город на вокзал. Кончился четырехмесячный поход.
Поезд медленно подходит к перрону.
— Здравствуй, столица!
Николай бежал по знакомым улицам. Прохожие изумленно оглядывались на него. Еще бы, бежит здоровенный, бородатый парень с красно-зеленой лентой на шапке. Эдакий кинематографический партизан.
Вот и знакомый подъезд. Несколько ступенек вверх. Дверь. Звонок. Такие шаги могут быть лишь у одного человека. Щелкнул замок. Он обнял мать.
А потом был Кремль. И добрые глаза Михаила Ивановича Калинина. Николай Королев осторожно жмет ему руку. Калинин поздравляет его, вручает маленькую коробочку. В ней орден Красного Знамени.
Ночной закон
Война прокатилась по этой земле и ушла на запад. Остался полуразрушенный город, разбитые дороги, сожженные деревни. Почти нетронутым остался только лес, нашпигованный минами, забитый поломанной военной техникой. Жизнь его была непонятна и страшна, как и силуэты людей, появляющихся на опушке перед заходом солнца и исчезающих с рассветом…
День уходил. Еще один многотрудный военный день осени сорок четвертого года. На запад шли войска, ползли машины и танки. На запад, на запад, на запад.
Девушка-регулировщица взмахнула флажком, пропуская юркий штабной «додж» с офицерами в запыленных гимнастерках.
Один из офицеров улыбнулся и подмигнул регулировщице.
День уходил. Крестьяне, закончив работу на полях, прикрыв глаза от солнца ладонью, смотрели на бесконечный поток солдат и машин.
Широколобый «додж» свернул с основной дороги и по пыльному проселку помчался в сторону деревни, приткнувшейся у леса.
Машина въехала в деревню, и шофер резко затормозил: улицу переходили гуси.
— Ты аккуратнее, Ковалев, — недовольно сказал капитан в шерстяной прожженной пилотке, сидевший впереди.
Машина медленно подкатила к покосившейся хате, на которой висел выгоревший на солнце красный флаг. С крыльца сошел человек в застиранной до белизны гимнастерке, в старой пограничной фуражке. Был он туго перепоясан ремнем и совсем бы смог сойти за кадрового сержанта, если бы не костыли и грубо выточенный протез вместо левой ноги.
— Председатель сельсовета? — спросил вылезший из машины капитан.
— Он самый, Андрей Волощук. — Председатель бросил ладонь к козырьку.
— Кадровый?
— Был старшиной заставы, потом партизанил, а теперь вроде в обоз списали.
— Ничего, старшина. — Капитан улыбнулся. — Здесь тоже служба не сахар.
Водитель вылез, достал ведро, опустил его в колодец, начал заливать в радиатор воду.
— Ты бы, Ковалев, сначала нас напоил. — Спрыгнул на землю один из солдат.
— Успеешь. Машина больше тебя хочет.
Подошли двое крестьян, протянули кринки с молоком.
— Понимают солдата, — усмехнулся Волощук. — Сами служили, еще в старой армии.
— Как мне быстрее доехать до Гродно? — спросил капитан.
— Зачем же вы с дороги свернули?
— По карте через лес вдвое короче.
— Не всегда короче дорога, которая короче.
— Не понял?
— Лес, он и есть лес. Там всякого хватает.
— Банды?
Волощук посмотрел на темнеющий в сумерках лес.
— Всякое там. Одним словом, гиблый лес.
— Пугаешь. Дело у нас неотложное, потом мы фронтовики, четыре автомата не шутка.
— Смотрите.
— Прощай, старшина.
«Додж» запылил по дороге, скрылся за поворотом, и гул мотора затих в лесу.
Над селом опустилась ночь. Повисла похожая на фонарь луна. Никого. Только, прячась в тени плетней, проковыляла по улицам странная в размытом лунном свете фигура человека.
Волощука разбудил выстрел, и он, еще не проснувшись и не понимая, сон это или явь, расслабленно-бессмысленно лежал, прислушиваясь, в душной темноте хаты.
Звук автоматной очереди вернул его к реальности, и он вскочил, выдернул из-под подушки наган, по звуку стараясь определить, где все-таки стреляют.
Снова прогрохотал автомат, потом еще и еще, и Волощук, натягивая брюки и ища костыли, насчитал пять длинных очередей.
Неумело прыгая на костылях в темной хате, он добрался до сеней и откинул тяжелую щеколду.
Над деревней висела луна, в мертвенно-желтом свете дома и лес за ними казались расплывчато-зыбкими, нереальными.
Опять хлопнул одинокий выстрел, и где-то совсем рядом взревел автомобильный мотор. Волощук, подпрыгивая на костылях, еле успел добраться до забора, как на дорогу выскочил тупорылый «додж» с погашенными фарами. В движении его таилось столько непонятной опасности, что Волощук, упав у плетня, вскинул наган и трижды выстрелил по машине.