И вот теперь я подхожу к самому главному месту в своем рассказе. Ты собирался уехать в Марсель последним поездом, в двадцать два тридцать, и мне хотелось провести с тобой всю вторую половину дня, но я вынужден был пойти на заседание, где утомительно долго обсуждались неурядицы в сельском хозяйстве. Затем Робер Шуман пригласил меня на деловой обед вместе с несколькими друзьями из моей парламентской группы. Правительственный кризис затянулся. Никто уже не знал, кому в конечном счете удастся разрубить этот гордиев узел. Я обещал проводить тебя на вокзал. Извини, что рассказываю о том, что тебе и без того известно. То ты неизбежно видел только одну сторону вещей. Ты не мог угадать, что я был близок к свершению акта, который оставит неизгладимый след в моей жизни. Я снова вижу тебя у двери вагона. Ты стоял один.
— А где Арманда?
— Она уехала в Клермон-Ферран. К вечеру ей позвонила старуха Валерия. В последние десять дней так лило, что в правом крыле замка начался потоп.
В глубине души я был рад. Больше всего я боялся того момента, когда мы с ней останемся одни, опечаленные твоим отъездом и обреченные вновь взвалить на свои плечи бремя совместной жизни. К тому же отъезд Арманды развязывал мне руки. Я не забыл твою доброту в минуту расставания, мой дорогой Кристоф.
— Вот увидишь, все будет хорошо, — сказал мне ты. — Я уверен, что ты своего добьешься. Мне так хочется, чтобы вы оба были счастливы!
Я был очень взволнован.
— Береги себя. Будь осторожен!
— Не беспокойся, папа.
Подали сигнал к отправлению. Я удерживал твои руки в своих, словно черпал в этом прикосновении мужество, которое поможет мне быть твердым до конца. Помню, как ты стоял на ступеньке, когда поезд тронулся, как махал на прощание рукой, пока ночь не поглотила тебя.
Потом я вернулся домой и достал пистолет. Все патроны были на месте. Я положил его на письменный стол и сидел, глядя на него, до самого утра. Я знал, что, если усну, у меня уже недостанет сил сделать то, что я задумал. Как долго длилась ночь! Но не дольше, чем те, что последовали за ней, так как… Впрочем, сам увидишь. Мне хочется рассказать тебе обо всем по порядку.
Семь часов. Я выпил крепкого кофе и две таблетки аспирина. Восемь часов. Я уже не в силах был ждать. Мне во что бы то ни стало надо двигаться, действовать. Ожидание истощало мои силы. Я проверил пистолет. Положил его в карман. Затем спустился вниз и некоторое время шагал, прежде чем взять такси. Девять часов. Я выхожу на углу улицы Лафайет. Я уже в трехстах метрах от отеля. И тут замечаю небольшую группу людей. Похоже, они столпились перед отелем. Удар в самое сердце. Если бы я осмелился, я побежал бы бегом.
Да, это как раз перед самым отелем. Человек двадцать что-то живо обсуждают, как бывает после какого-нибудь происшествия. Я подхожу ближе. На пороге стоит полицейский. Я спрашиваю, что случилось, у женщины, которая держит под мышкой батон хлеба.
— Сегодня ночью здесь совершили преступление, — отвечает она.
Молодой парень, разносчик, оборачивается ко мне и любезно поясняет:
— Какого-то старика убили из револьвера.
— Может, самоубийство?
— Нет, ничего похожего. Консьержка сказала, что оружия не нашли.
— А не знаете, как его зовут?
— Мне говорили, да я забыл… Какое-то корсиканское имя… Наверняка сведение счетов.
Конечно! Это действительно сведение счетов, только совсем в ином смысле, чем он думал. Я уже понял. Между тем мне хотелось самому во всем убедиться. Я ждал, затерявшись в толпе, прислушиваясь к разговорам. И в конце концов кто-то произнес его имя: Моруччи.
Я медленно пошел прочь. Заглянул в соседнее кафе. Горло у меня что-то сдавило, и я едва смог заказать коньяк. В ушах звучал голос Арманды: «Надеюсь, ты сделаешь все необходимое, или это придется сделать мне». Она не догадалась оставить оружие возле трупа. Придумала только эту внезапную поездку в Клермон-Ферран. Ни с чем не сообразную поездку. Даже если бы затопило весь замок, она все равно поехала бы тебя провожать. Итак, она опередила меня. И сколько бы я ни убеждал ее, что готов был устранить Плео, она ни за что не поверит мне. В ее глазах я навсегда останусь трусом, полным ничтожеством! Тряпкой! Жалким человеком! Слезы выступили у меня на глазах — наверное, от коньяка. А может быть, от отчаяния.