— Над чем ты потешаешься?
— Просто так. Вспомнил о своей сволочной семье и о придурке родителе.
Они выехали вслед за Жерсеном. Лучи солнца коса падали на них, и они жарились, несмотря на открытые окна. Жоэль распахнул рубашку на волосатой груди.
— Мне повезло, — сказал он, — я сирота. Отец утонул. Наверное, по пьянке. У него тогда была лодка… Это было давно. Помню, неподалеку от дома ловили угрей. Теперь с рыбалкой покончено… Когда возвращался, дубасил нас с матерью и братишкой… Черт!
«Вольво» только что обогнал две машины. Стрелка спидометра дошла до отметки «130». Жоэль тоже начал обгон.
— Что с ней?.. Твоему папаше надо бы показать машину автомеханику. Она перегревается. Радиатор, наверно, забит накипью… И потом, заодно можно бы установить радиоприемник. С музыкой веселее. Твой папаша врач?
— Да.
— Деньжата у него водятся?
— Да.
— Какого черта ты делаешь у нас?
Жорж пожал плечами. Зачем объяснять, что дело не в деньгах.
— Забавно! — возобновил разговор Жоэль.
— Что?
Жоэль принялся жевать резинку. Со своими высокими скулами, полузакрытыми, слегка косящими глазами он походил на монгола. «Вот, — подумал Жорж. — Мы гунны. И вместо того, чтобы дойти до масс, мы, как боевики, рыщем по этому прогнившему обществу, пытаясь его подорвать». На память пришли картинки из детских книг по истории: яростные конники, с криками врывающиеся в города, пылающие соборы, отрубленные головы, монахи на кострах… Жаль!
— У нас не было времени как следует узнать друг друга, — проговорил Жоэль. — Ты, конечно, единственный сын в семье? У тебя просто на роже написано, что ты единственный сын.
Жоржа охватил приступ сумасшедшего смеха.
— Тебе хочется знать?.. Тебе это интересно?
— Ну да!..
— Я старший из семи детей… После меня четыре девочки и два мальчика.
Жоэль оторвался от наблюдения за прямым шоссе, ведущим к Жуаньи, и посмотрел, не шутит ли Жорж.
— Для врача, — проговорил он, — это довольно глупо.
— Да, но он католик. Уважает природу. Нельзя убивать жизнь. Надо плодиться и размножаться. Я даже не знаю, как в нормальном состоянии выглядит моя мать. Я всегда видел ее вот с таким пузом и со сложенными на нем руками.
Он выбросил руку в открытое окно и несколько раз кулаком ударил о дверцу.
— Это надо прекратить, — пробормотал он.
Жерсен обогнал экскурсионный автобус с кондиционером, замкнутый в себе, как рейсовый самолет, за затемненными окнами которого просматривались ряды оцепенелых голов. «Пежо» последовал за ним.
— Может, чуть оторваться от него, — предложил Жоэль, — а то вдруг он нас засечет.
— Как хочешь. С меня хватит. Если удастся где-нибудь остановиться, позвоню Влади. Так дальше нельзя. А если ему взбредет в голову поехать в Испанию?.. Ты что, сядешь ему на хвост до Барселоны?..
Жоэль не переставая жевал. Его спокойствие, медлительность раздражали. Ему бы пасти коров.
— Я выполняю приказания, — наконец проговорил он. — Если начать рассуждать…
Перед ним вырос указатель Оксер-Норд. За ним среди полей цвета львиной шерсти показались ответвления дороги. Крыши машин вдалеке блестели, как осколки стекла. Жоэль размышлял. Временами трогал усы там, где выступил пот.
— Вы, — продолжал он, — вы учитесь… А я нет… Моя сила в том, чтобы делать то, что мне скажут.
Жорж оттаял и левой рукой дружески погладил ему шею.
— Ты мне нравишься, — сказал он. — В сущности, ты шуан. Ты просто сменил знамена. Главное — идти за своим кюре, ведь правда?.. Временами я хочу быть таким, как ты.
Он поудобнее расположился на сиденье, откинул голову на подголовник. В квадрате открытого люка на крыше маленькие круглые облака бежали как бы на одной скорости с машиной. Зачем пытаться познать что-то больше? После всех книг все равно остается еще одна книга, и ты без конца… И для объяснения мысли все равно надо прибегнуть к мысли. Ее нельзя никак убить. Разве ее можно свести к жужжанию атомов, как комаров у болота? Надо быть верным, как бретонец!
— Я бы чего-нибудь выпил, — сказал Жоэль.
Жерсен вглядывался в сгущающиеся сумерки. Тело его затекло от сидения, сам он устал от поисков возможных способов мщения, но вел машину, автоматически направляя ее кончиками пальцев. После Вьенны у него возникло ощущение, что он спускается вместе с рекой куда-то к широкому горизонту, где ночь раскрывает свои чудеса. Жерсена мало привлекали соблазны природы. Он был городским человеком и всем другим зрелищам предпочитал линотипы или же свой кабинет, где нередко писал свои лучшие статьи. А еще влажную парижскую ночь с ее освещенными кафе, куда он мог зайти выпить кружку пива, прежде чем идти домой. Он вдруг почувствовал себя чужим на этой дороге между темными холмами слева и овернскими горами справа, которые выступали темными силуэтами на фоне золотого заката. Он был лишним. Он присутствовал на чужом празднике. Его просто задабривают, укрощают, разрешают ему войти в этот театр, где разыгрывается опера для наивных туристов. Но он на это не пойдет. В лучшем случае он согласится склонить немного голову, чтобы освежиться потоком воздуха, который уже утратил свой жар. Он хотел быть полностью собранным, чувствовать себя ощетинившимся клещами, зубами, рогами, крюками, как те жуки-рогачи, которые как камни стукаются о ветровое стекло.