— Проснулся? — приветливо улыбнулся Мокшин, когда Володя соскочил со своего сундука.
— Вроде этого, — Володя потянулся, сделал несколько взмахов руками и стал одеваться. — Разбаловался в госпитале. Сплю, как пожарная лошадь. На фронт вернусь — долго привыкать придется.
— Привычка — дело наживное. Отсыпайся, пока есть возможность.
Мокшин сидел за письменным столом, розовый, свежий после умывания, и рылся в полевых книжках. Белая шелковая майка плотно обтягивала широкую мускулистую грудь, и Володя невольно позавидовал атлетической красоте его тела.
— Значит, едешь в Сосногорск? — спросил Мокшин.
— Еду, Василий Гаврилович. Возняков обещал письмецо написать в управление. Возьму и мотану дневным поездом.
— Давай, — одобрил Мокшин. — Да не задерживайся. Буду ждать. Хоть облегчишь малость мое положение. А то замотался.
— Не задержусь! Чего мне там делать. Оформлюсь — и домой. — Он увидел оброненную Мокшиным женскую фотографию и с любопытством потянулся к ней. — Это что за девушка?
— Женщина, — нахмурившись, поправил Мокшин.
— Все равно. Какая красивая! Что, невеста твоя?
— Бывшая невеста... — невесело уточнил Мокшин.
— Вот те на! Неужто погибла? Такая красавица!
— Не погибла. — Мокшин спрятал фотокарточку. — Замуж вышла.
— За кого? — изумился Володя.
— За кого, — голос Мокшина стал тихим, — чудно спрашивать...
Володе стало жаль загрустившего геолога.
— Как же это она, а? — с сочувствием сказал он и простовато удивился: — Неужто лучше нашла?
— Эх, неискушенная душа... — снисходительно улыбнулся Мокшин. — Молод ты, как я посмотрю.
— Как же это она... — не обижаясь, с сожалением продолжал рассуждать Володя. — Такая красивая! Жалко. Муж, наверно, тоже красавец...
— Красавец... — Мокшин поморщился. — На двадцать лет старше ее.
— Не может быть! — поразился Володя.
— В жизни все может быть... — Мокшин стал надевать рубашку.
— Да как же она с таким живет?
— Живет... на два фронта.
— Как так?
— А так. Бедности боится. А как в Сосногорск приеду, так целыми сутками у меня пропадает. Всего слезами умоет.
Володя опешил, долго смотрел на медленно двигающегося по комнате Мокшина. Потом вдруг выругался:
— Сволочь! Стрелять таких мало! И чего вы, Василий Гаврилович, с ней путаетесь? Гнали бы к черту. С глаз долой — из сердца вон!
— Хочу, да не получается. — Мокшин грустно потрепал Володю по плечу. — Эх ты, юная душа. Не все просто в этой жизни...
— Любите, значит...
Мокшин не ответил. Он затолкал в полевую сумку блокноты, накинул пиджак и вышел из комнаты.
«Хороший человек, — с жалостью и симпатией подумал Володя. — Только невезучий». Когда во дворе стукнула калитка, он встряхнулся от задумчивости и стал торопливо одеваться. Надо было переговорить с отцом до того, как он уйдет на работу.
Они разговаривали на кухне. Мать ушла доить корову, в доме царила дремотная утренняя тишина. Тихон Пантелеевич сидел за кухонным столом и пытливо смотрел на сына. Он быстро справился со своим удивлением, но, видимо, не знал, как теперь себя держать.
— А зачем это тебе надо знать? — спросил он наконец.
— Надо! — отрывисто сказал Володя, и Тихон Пантелеевич только качнул головой, все поняв и смирившись, что большего ему знать не положено.
— Очень желательно установить это поскорее, — повторил Володя. — Но без шума и осторожно.
— Не маленький, — хмыкнул Тихон Пантелеевич, продолжая разглядывать сына с возрастающим уважением. — Разведаем аккуратно. Чапаевскую службу еще не забыли.
— Я тоже так думаю.
Тихон Пантелеевич поразмыслил, потом уверенно сказал:
— Ясное дело, лошадь они брали не в партии.
— А где?
— В колхозной конюшне, ясное дело. В партии всех и лошадей-то шесть голов. А в колхозе под сотню. Уследи попробуй, какая лошадь притомилась, если ежедневно из всей конюшни и половина на работу не выходит. Сбруй не хватает. Да и порядка на конюшне нет. Никто конюхов ладом не контролирует. Заморенную лошадь оставить на день дома конюхам — плевое дело. Никто и не заметит.
— Пожалуй, — согласился Володя и улыбнулся: — Ты вроде бы заранее думал над этим.
— А что, мы дурнее вас, молодых, что ли! — приосанился Тихон Пантелеевич. — Ясное дело, как слух прошел про Николашина, так мужики и давай на свой манер прикидывать что к чему. Я еще тогда подумал: ежели с Николашиным что сделали, так это только наши, а если лошадь брали, то не иначе как на колхозной конюшне.