Нам предложили создать диверсионный отряд. Это меня обрадовало больше, чем любое другое предложение – уроки фон Лютцова даром не прошли. Да и с Гарибальди я был знаком в свое время. В общем, нас собрали на базе под Вашингтоном, пару недель пытались инструктировать, пока не поняли, что мы лучше инструкторов знаем, что нужно делать, и отправили во Францию.
Мы часто действовали вместе с маки*, но не присоединялись ни к одной из партизанских групп. В нашу задачу, в первую очередь, входил сбор сведений о вервольфах. Часть племени Красные Когти, польстившись на обещания Гитлера восстановить древний языческий порядок, поддержала нацистов. Эти бедняги не знали, что за национал-социалистами стоят ненавистные им Цимисхи. Свору выпустили в горах, где она наводила ужас на местное население, и партизаны практически оказались лишены поддержки.
Полгода прошло, прежде, чем мы вычислили их логово. Крис получил за это капитанские нашивки. И разрешение обратить Мишеля – паренька-сироту из местных маки, который привязался к нашей группе, как потерянный щенок, после того, как Красные когти уничтожили весь его отряд. Мы оставались во Франции, хотя с основным заданием было покончено. Люди иногда не лучше зверья, и не меньшие кровопийцы, чем вампиры. Но Крис подозревал, что кому-то из Волков удалось уйти. И в декабре 1944 мы напали на их след. Два парня и девчонка из Черных Фурий. Мы расстреляли все серебряные пули, и потеряли треть группы. Но волчьи шкуры забрали как трофей. И девчонку тоже. Я поругался с Крисом из-за нее. До этого дня мне ни разу в жизни не довелось убить женщину. Он был жутко зол, но согласился взять ее с собой и сдать на руки британским летчикам, прилета которых мы ожидали через неделю. А через три ночи наступило полнолуние. И она перекинулась, разорвав стальные цепи, которыми мы ее связали, как паутинку. Крис лично пристрелил ее. Но еще трое наших погибли. В том числе и Мишель, которого Крис обратил всего за две недели до этого. Совсем птенец.
Мы не поссорились. Но я еще тогда сказал Крису, что за мной долг. И он поклялся когда-нибудь его с меня получить. А я… Я не смог. Не захотел. К черту!
Войцех снова опрокинул стопку, и кровь потекла по его подбородку тонкими струйками.
— Что именно ты ему пообещал, — спросил Фьялар, — обратить Мелисенту?
— Спасти свою шкуру от Кадира любой ценой, — ответил Войцех, аккуратно утираясь белоснежной льняной салфеткой, — в том числе и этой. Но ничего конкретного.
— И ты выбрал другую цену, — спокойным голосом продолжил Фьялар, — Кадиру твоя шкура не достанется, так что можешь считать, что Крису ты ничего не должен.
Войцех с любопытством поглядел на Фьялара.
— Ты не попытаешься мне помешать?
— А я вправе? Зато я могу тебе кое-что пообещать. Сделай это, и я не стану скрывать от девочки, что с тобой стряслось. Она ведь примчится с вопросами, а я ненавижу лгать.
Войцех не ответил, и Фьялар принялся рыться по карманам в поисках трубки. Похоже, он забыл ее дома. Шемет все так же молчаливо поднялся, прошел к буфету, открыл дверцу, за которой на большом стенде стояла целая коллекция трубок, задумчиво оглядел ее, достал классический вересковый Данхилл с белой точкой из слоновой кости на мундштуке. Себе выбрал большую, широкую с вишневым прокуренным чубуком и с янтарным чуть прокушенным от долгого употребления мундштуком. Достал табакерку черного дерева с серебряным гербом Шеметов на крышке.
— Я в последнее время научился жить воспоминаниями, — сообщил Войцех, раскуривая трубку, словно и не было только что разговоров о пуле в лоб, — вдыхаю дым сейчас, а в голове – двухсотлетней давности гусарская попойка. Ты мне фон Лютцова чем-то напоминаешь. Такой же горячий в бою и холодный в разговоре. Выпей еще – полегчает. Легче будет меня отпускать.
Фьялар благодарно затянулся. Трубка была отменная.
— Отпусти ее, Войцех. Она всего лишь человек, поплачет и успокоится. Ты много видел за свои два века девушек умерших от несчастной любви?