Он подумал, что Ингрид нарочно назначила встречу здесь, в лесной глуши, чтобы выбить его из привычной уверенности, заманить на свою территорию. Но, если это было так, она просчиталась. Норвик чертыхнулся, в очередной раз осторожно выпутывая черное кружево манжеты из колючего лабиринта ветвей. Еще больше кружев пенными воланами оторочили узкий треугольный вырез шелковой рубашки, открывавший безупречно гладкую грудь. Винно-красный бархат длинного жилета сейчас тоже казался почти черным, лишь изредка вспыхивая кровавым бликом в пятне лунного света. Кожаные брюки он натянул с трудом, так тесно они облегали его узкие бедра. Идею надеть ботфорты, скрепя сердце, пришлось оставить и обойтись мотоциклетными ботинками. Крис бы назвал его пижоном, но Норвик тщательно выбирал свой сегодняшний наряд с совсем иной целью. Пусть Ингрид с самой первой минуты не забывает, что он – Тореадор, а не Гангрел. Можно сменить секту, можно сталкивать лбами Камарилью и Шабаш, можно забить на все и просто петь. Но кровь – это кровь, а клан – это клан. И ничто никогда этого изменить не может.
— Эгиль? – она сильно изменилась за эти долгие годы. Рука, неожиданно коснувшаяся из-за спины его плеча, походила на кошачью лапу – наполовину выпущенные когти и поросшие рыжеватой короткой шерстью фаланги. Очень большая кошка.
Норвик обернулся. Глаза Ингрид сияли, как золотые монеты с черными прорезями вертикальных зрачков. На кончиках заострившихся ушей появились кисточки. Превращения всегда рано или поздно берут с Гангрел свое, их Зверь больше похож на зверя, а не на чудовище. Но за это приходится расплачиваться человеческой внешностью. Хотя Норвик не знал, что лучше – платить так, или терять свою человеческую сущность капля по капле. В одном он был уверен – Зверь умеет только рычать. Плевать на душу – но голос он сохранит, чего бы ему это ни стоило.
— Эгиль умер, Ингрид, — улыбнулся он, стряхивая ее руку с плеча. Когти втянулись, только слегка примяв шелковый бархат.
— Я предлагала тебе вечную жизнь, — возразила она, и в золоте глаз проскочили червонные оттенки, — ты выбрал эту.
— Я не выбирал, — покачал головой Норвик, — мне не оставили выбора. И ты предлагала мне вечный бой, а не вечную охоту. Что было явной и бессовестной ложью, как потом выяснилось. Твои представления о Вальхалле изрядно отличаются от реальности, должен заметить.
— Каждый волен верить по своему выбору, — усмехнулась Рысь, — разве ты проверял?
— Нет, — согласился Норвик, — но я больше не нуждаюсь в вере. У меня есть очень веские доказательства.
— Свартальв? – Ингрид нахмурила брови. -Это значит, что Рагнарёк близко. Но какое отношение она имеет к Вальхалле?
— Дроу, — с улыбкой поправил Норвик, — и еще гном. Прямиком из Асгарда, с личными поручениями любящих братьев.
— Эгиль, — расхохоталась Ингрид, — ты неисправим. Я чуть было не купилась на твою историю.
— Норвик, — напомнил он, — и Эгиль на твою историю не купился. Но я не торгуюсь, в отличие от тебя, моя милая.
***
Эгиль вернулся за стол, зачехлив арфу, и с жадностью накинулся на пиво, пенящееся перед ним в высокой деревянной кружке. После длинной хвалебной песни в честь хозяина Медовых Палат, ярла Гуннара, в глотке пересохло. Маленькая твердая ладошка, потащившая назад его левую руку, оказалась полной неожиданностью. Даже через тонкую шерсть красной юбки он почувствовал горячую влагу, смочившую внутреннюю сторону упругих полных бедер. Эгиль обернулся, и медововолосая девушка призывно облизнула пухлые розовые губы.
Стоял июль, но он даже на траву ее не уложил, задрал подол, прислонив к наружной стене Палат, привычным движением распустил шнуровку на штанах. Ингрид обхватила его за шею, припадая к ней жадными губами.
Уже через пару минут изрядно перебравшая и отпускающая сальные шуточки толпа обступила их. Эгиль рванул тонкую полотняную рубашку, выпуская на всеобщее обозрение налитые груди с торчащими сосками, и продолжил впечатывать ее в бревенчатую стену, под одобрительные возгласы зрителей. Девушка громко стонала, только сильнее впиваясь зубками в его шею. Укус ускорил события, и скальд с громким рычанием сделал еще несколько ударов, и с трудом удержался на ногах, отпуская ее.
Он уже сделал пару шагов в направлении заветной кружки, когда Олаф Снуриссон со щербатой ухмылкой тоже взялся за шнуровку на своих штанах. Ингрид за его спиной испуганно вскрикнула, и кулак Эгиля добавил еще пару пустых мест в окровавленном рту Олафа. Девушка была свободной дочерью Севера, а не пленницей, и сама могла выбирать, с кем ей миловаться на пиру.