Только теперь Фьялар разглядел, что гитара, на которой он играл в магазине, лежит на столе. И первой мыслью, к его собственному удивлению, оказался страх, что сырость повредит инструменту.
— Мы обязательно сыграем вместе, да, — хихикнул Таможиус, прилаживая скрипку к подбородку, — но на этот раз мою музыку. Так что для начала тебе стоит ее послушать.
Смычок мелькнул в воздухе и опустился на струны, заставив их нервно и жалобно взвизгнуть.
— Если, конечно, ты будешь в состоянии играть, когда я закончу вводить тебя в курс дела, — надменно заявил Кужлейка, — моя музыка требует внимания, и я помогу тебе сосредоточиться.
Он снова положил скрипку на стол, подошел к Фьялару и, взмахнув правой рукой, острым ногтем прочертил кровавую линию на плече гнома. Горячий и влажный язык прошелся рядом с порезом, собирая выступившую кровь, но не закрывая рану.
— Помогает настроиться на одну волну, — хихикнув, сообщил Таможиус, — итак, «Рондо».
Фьялар потерял счет времени. Мрачные пассажи Кужлейки, наполнявшие душу невыносимым отчаянием и горестной безысходностью, рыдания скрипки и рвущие кожу в каждой паузе когти слились в одну, неподражаемо-гениальную мелодию. Стекающая по рукам и груди кровь пульсировала в такт музыке, заставляя сердце заходиться маятником от пьяняще-сладостной боли до омерзительно-горького блаженства. Когда сознание стало покидать Фьялара, и музыка уже доносилась до его разума как сквозь кровавую пелену, Таможиус зализал его раны и поднес ко рту стакан дешевого и кислого красного вина.
— Мы только начали, мой дорогой гость, — улыбнулся он, — обычно, я не трачу на концерт больше недели. Но с тобой, мой друг, я готов провести вечность. Ведь мы так хорошо понимаем друг друга, да?
Фьялар сплюнул кислое вино на заляпанный кровью грязно-белый свитер Тореадора.
— Ты можешь закрыть мои раны, но крови у меня на неделю не хватит. Кому будешь играть, когда я сдохну? Крысам?
— Крысы предпочитают флейту, — блеснул клыками Кужлейка, — профаны и дилетанты. Но ты не волнуйся, умирать ты будешь долго. Я даже во вкус не вошел. Впрочем, ты ведь понимаешь меня, да? Как гений гения.
Фьялар не ответил. За неделю его друзья перетряхнут Чикаго до последней щелочки, в этом он не сомневался. Но вот действительно ли Таможиус сумеет продержаться на грани безумия достаточно долго, чтобы дать им на это время?
— Ты гений, — кивнул Фьялар, — я в этом уже не сомневаюсь. Может, дашь мне гитару?
— Рано еще, — покачал головой Кужлейка, — ты мечтаешь о свободе, а не о музыке. Но сумею убедить тебя в том, что музыка важнее.
На этот раз в запястье Фьялара впились желтые клыки, и Тореадор присосался к его руке с чавкающим звуком. Боль резанула, как раскаленный кинжал.
Кужлейка отстранился. По острому подбородку стекала кровь, глаза блуждали.
— А гномья кровь другая, — он с видимым интересом поглядел на Фьялара, — гуще, солоней. И вдохновение от нее другое. Вот, послушай.
Он снова взялся за скрипку, и она взвилась к каменному сырому потолку болезненным стоном. Фьялар рванулся из оков, руки сами собой потянулись к ушам, чтобы закрыть их от этого пронзительного визга. Но браслет только царапнул по ране, и гном, не сдержавшись, зарычал от боли, присоединяя свой голос к безумной музыке.
59. Вотер-Тауэр Плэйс. Чикаго. Делия
— Он жив, — убежденно сказала Делия.
Она только сейчас осознала, насколько крепка между ними связь. За все это время ни одному из них не грозила по-настоящему смертельная опасность, когда они были не рядом. Поэтому ей и в голову не приходила мысль, что разрыв этой связи хлестнет не оставляющей сомнений болью. И теперь она чувствовала Фьялара, и в сердце засела острая игла, но сказать, что это – тревога или уверенность – она не могла.
— Из всех местных кровопийц – именно тот, кому на политику глубоко плевать, — покачал головой Норвик, — это же надо…
— И поэтому остальные им мало интересуются, — добавил Рамо, — Аннабель весь Чикаго на уши поставила, никто не знает, где его логово.
— Фьялар исчез еще днем, — напомнил Сэмюэль, — у скрипача, наверняка, были подручные. Но кто?
— А что о нем вообще известно? – спросила Бранка. Она все еще винила себя за то, что оставила Фьялара без прикрытия, хотя все остальные ясно дали ей понять, что никакой ответственности за происшедшее на нее не возлагают.
— Даже Аннабель могла дать только самую общую и не слишком свежую информацию, — ответил Норвик, — прибыл в Чикаго вместе с большой волной литовских эмигрантов в 1890, в короткое время завоевал репутацию музыкального гения, но очень скоро сошел со сцены. Испугался, что излишние внимание публики навлечет обвинения в нарушении Маскарада. С тех пор играет почти исключительно для себя. Хотя иногда участвует в музыкальной жизни литовской общины.