— Я собрала вещи, ночью пробралась на конюшню, оседлала Муху, свою кобылу, и уехала. Сначала я свернула на юг, чтобы меня искали у границы. Потом сделала круг, вернулась по руслу ручья и долго скакала вдоль дороги, чтобы не оставить следов. Деньги у меня были, я собрала их еще раньше, до того…
— Ты куда-то собиралась? – Крис так удивился, что замер на месте, и Синди, споткнувшись от неожиданности, чуть не упала в его объятия.
— Я знала, что отец тебе откажет, — прошептала она, заливаясь румянцем, — и решила, что, если ты захочешь, мы можем сбежать. Я не сомневалась, что ты поступишь со мной честно.
Крис только головой покачал. Кто бы мог подумать, что тихая, застенчивая Синди окажется такой решительной? Он улыбнулся и снова повел ее по аллее. Говорить на ходу ему казалось проще.
Они вышли к маленькому пруду, прятавшемуся в зарослях тростника, и спустились к воде. Белые лотосы плавали на черной зеркальной поверхности среди звезд. Взошла луна, еще не полная, но яркая, и капли воды на восковых лепестках загорелись серебристыми искрами. Синди присела на упавшее дерево, аккуратно подобрав синюю шелковую юбку, ее белые туфельки почти касались воды. Крис сел рядом, все еще держа ее за руку, но все же чуть поодаль. Только тихое шуршание листьев и тонкий звон цикады нарушали тишину, но молчание не тяготило.
Наконец, Синди заговорила снова.
— В Амарилло тебя не было. Я пыталась расспрашивать, но люди смотрели на меня, как на сумасшедшую, и я боялась, что отец догадается, куда я могла поехать. Я не знала, что мне делать, но один старый джентльмен, который обедал с нами в гостинице, развлекал нас удивительными и страшными историями. Он много путешествовал и везде собирал слухи о таинственных и загадочных явлениях. В Нью-Орлеане, по его словам, ночами тени бродили по улицам, питаясь кровью беспечных гуляк, и тьма облачалась в наряды из шелка и парчи. Тогда я решила, что и ты мог слышать эти истории. Я села в ближайший дилижанс и отправилась туда.
— Никогда не был в Нью-Орлеане, — покачал головой Крис, — говорят, там весело.
— О да! – Синди обернулась к нему и взглянула прямо в глаза. — Я попала туда под самый Марди Грасс, карнавал, и город бурлил весельем. Среди нарядных прохожих я пыталась найти тебя, но за беспечным смехом там прятался оскал самой смерти. Одинокой девушке не место среди бесовских плясок и ночных приключений. Но мне повезло. За мной уже следили, когда Мадам Гийом взяла меня под свое покровительство.
— Кто? – тревожно спросил Крис, — кто следил? Шабаш?
— Люди, — тихо ответила Синди, — и боюсь, не найди меня моя Создательница, моя участь была бы хуже смерти. Я не сразу поняла, кто она, ни клыков, ни убийств, ни свирепой ярости. Мадам увезла меня в Париж. Я не хотела ехать, я все еще надеялась тебя найти. Но она… Она сказала, что у меня будет вечность, чтобы отыскать тебя. И я согласилась.
— Как долго ты прожила в Париже? – спросил Крис. — Тебе нравилось там?
— Очень, — улыбнулась Синди, — Мадам Гийом занялась моим образованием, а, узнав, что я люблю рукодельничать, нашла мне в учителя лучших мастериц. Уже через пару лет у меня брали заказы самые богатые и знатные дамы столицы и Сородичи из всех кланов Камарильи. Но я… Нет, об этом не стоит говорить.
— О чем? – спросил Крис.
— Неважно. В Париже мы жили тихо и скромно. Мадам рисовала, я вышивала скатерти, платья и панно по ее рисункам. В свет мы не рвались, ни происхождение, ни поколение не делало нас влиятельными членами Камарильи, а служить на побегушках у тех, кто стоял выше, нам не хотелось. Когда началась война, дела пошли хуже, и мы перебрались в Лондон, но после войны снова вернулись в Париж.
— Вторая? – поинтересовался Крис.
— Первая. Во Вторую мы не успели покинуть Францию, и Мадам сняла небольшой домик в Нормандии. Нам приходилось тяжело, там было труднее оставаться незамеченными, слишком все на виду. Но мы держали кур и кроликов. А когда… У Мадам Гийом начались приступы бешенства, и ей пришлось иногда ходить в ближайший рыбацкий поселок, на охоту. Однажды она не пришла назад. Я ждала ее полгода, а потом вернулась в Париж. Дела снова пошли в гору после победы, но я все думала, что надо бы вернуться домой, в Америку. Во Франции меня уже ничто не держало.
А в шестьдесят восьмом году я встретила Вентру, приехавшего из Сан-Франциско. Он с возмущением рассказывал о том, что там происходит, и почем свет стоит клял современную молодежь. В Париже, впрочем, было ничуть не лучше. Мостовые разбирали на баррикады, на улицах горели костры. Этот Вентру упомянул одного из Сородичей, принимавших участие в студенческих волнениях. Имени он не назвал, но по описанию мне показалось, что это можешь быть ты. Я продала свою мастерскую и подалась в Калифорнию. Оказалось, что я не ошиблась, но тебя уже не было в городе, а за твою голову назначили награду. Поэтому я не решилась расспрашивать слишком подробно. И только несколько месяцев назад, когда в газетах появились фотографии группы, мне снова показалось, что я напала на след.