— Нет, — усмехнулась Кэрол, — но если я не ввяжусь, спросить, работает ли оно, будет некого.
— Не только в этом дело, — Делия бросила выразительный взгляд на Алексуса, — тебе придется лечь под нож…
— А держать его буду я, — зловеще расхохотался Симокатта, — безжалостное чудовище ночных кошмаров.
— Я вообще не понимаю, что здесь делает Цимисх, — фыркнула Делия, — или Шабаш отказался от планов мирового господства?
— Я не в курсе, — пожал плечами Алексус, — когда эти параноики создавали Черную Руку в противовес Инквизиции, я вообще ушел на дно, распустив слухи о своей окончательной смерти.
— Не похож он на Цимисха, — выразила сомнение Рыжая, — я… встретилась именно с таким, он выглядел совсем иначе.
— Вероятно, он не пережил встречу с вами, — полным иронии голосом предположил Алексус.
— Да, а что? – спросила Кэрол.
Ей очень не хотелось подтверждать предположение Симокатты, поскольку уверенности в том, что он не проявит клановую солидарность, отомстив ей на операционном столе, у нее не было.
— Потому что жива ты, — усмехнулся Алексус, демонстрируя белоснежные клыки, — я верно догадываюсь, что у него были рога, шипы или еще какая-нибудь противоестественная мерзость?
— Костяной нарост на лбу, похожий на шлем, — призналась Рыжая.
— Сущие дети, — развел руками Алексус, — Изменчивость дает власть над живой плотью. Можно создать деву, которая красотой затмит Елену и развязать новую Троянскую войну. Можно сотворить героя сильнее Геркулеса и отправить его спасать мир. И при этом оставаться собой, зная, что это твой выбор, а не обреченность на прозябание в данном тебе при рождении теле. А они лепят свои тела под стать своим уродливым душонкам и воображают, что мир от ужаса упадет к их ногам…
— И ты бы мог все это сделать? – спросила Рыжая.
— Не для тебя, девушка, — покачал головой Цимисх, — столь полное изменение объекта требует полной его зависимости от создателя. Выражаясь современным языком, получится биоробот, запрограммированный на полное подчинение. Просто косметические изменения – другое дело. Ты хочешь изменить внешность?
— Внешность меня совсем не беспокоит, — тряхнула рыжими волосами Кэрол, — и я бы предпочла, насколько возможно, ее сохранить. Хотя, если это необходимо, держаться за нее не стану — хоть страх на врагов буду нагонять. Меня интересует, можешь ли ты сделать то, о чем тебя просят? Не об увеличенных же сиськах мне просить, в самом деле...
— Я могу попробовать, — ответил Алексус, — но ты уже слышала. Гарантий не дает никто. Ради чего ты готова так рисковать?
— Я не думаю, что риск так уж велик, — заметила Кэрол, — тут один Малкавиан на солнышко выскочил, сражаясь за правое дело. Теперь на пляж по утрам ходит. Вот мне и кажется, что в моем случае то, чем я стану в случае успеха, более соответствует... цивилизационным задачам, чем загибание под скальпелем.
Симокатта с любопытством взглянул на Рыжую.
— И как ты собираешься этим воспользоваться?
— Я веду войну с теми, кто загоняет мир в тупик уже не первый год,— серьезно ответила Кэролайн, — и всегда старалась соответствовать поставленным целям. Обучение, тренировки, здоровый образ жизни, постоянная боеготовность. Пока этого хватало, хотя я всегда считала, что было бы справедливо компенсировать численное превосходство противника «особыми возможностями». Но в последние дни я выяснила, что войну придется вести и с теми, кто такими возможностями уже обладает. Конечно, люди могут ограничиться теми, кто им по силам. Но я хочу принять личное участие. И мне кажется, что я сегодня не зря оказалась в нужное время в нужном месте и встретилась с нужными людьми.
— Тебе повезло, — кивнул Алексус, — еще лет пятнадцать назад я бы и говорить не стал со смертной. Не мешку с кровью просить меня, древнего и могущественного Цимисха, об одолжениях.
— Что изменилось? – с любопытством встряла в разговор Делия. – Ты влюбился?
— Можно сказать и так, — рассмеялся Симокатта, — вспомнил прежнюю любовь.
Он поглядел вдаль отрешенным взглядом и заговорил тихо, словно обращаясь сам к себе.
— Я строил Константинополь задолго до того, как его захватили османы. Мои дворцы до сих пор именуют «выдающимися памятниками старинной архитектуры». В 1018 году этому пришел конец. Один из конкурентов подпилил леса, на которых я работал над фреской. Мы, я и десяток рабочих, рухнули на землю с высоты тридцати футов. Трое из них разбились насмерть, остальные остались калеками. А меня, истекающего кровью, подобрал мой Сир. Большую часть вечной ночи я провел в Иерусалиме, мимо меня прошли Салах Ад-Дин и король Ричард, османы и англичане, евреи и арабы. Мне было безразлично, я совершенствовал свое искусство Вивисектора, лепя новые лица и судьбы тем, кто знал тайны ночи и мог заплатить. И все меньше оставалось во мне… Неважно.