В доме оставался только Войцех, и Диззи бродил за ним призраком, издалека наблюдая за Малкавианом, пока тот сидел в саду с книгой, а потом в гостиной с гитарой. Шемет был явно погружен в свои мысли, и Диззи все никак не мог придумать, с чего бы начать разговор.
Он отлучился на кухню за сэндвичем, и тут Войцех выскочил на него из-за угла коридора, как чертик из табакерки.
— Ты, кажется, хотел поговорить? – спросил он.
Диззи неопределенно помотал головой.
— О Бранке, — кивнул Войцех, — пойдем в сад, там хорошо разговаривать.
Они ушли в дальний конец сада и уселись на той самой скамейке, где Диззи недавно мирился с Волчицей.
— Это не Бранка, — вздохнул Диззи, — не совсем Бранка. Это Мелисента. Говорят, что ты…
— Кто говорит? – ухмыльнулся Войцех.
— Неважно. Я вот что хотел спросить. Как у тебя это получается?
— Что?
— Ну, думать о ней все время. Даже когда книжку читаешь или музыку слушаешь. Я так не могу, не получается. И всякие красивые слова мне в голову не лезут.
— Похвасталась, — Войцех расплылся в самодовольной улыбке, — я – молодец.
— Ничего не понимаю, — Диззи с подозрением поглядел на Войцеха, — ты что, нарочно все это ей говоришь, чтобы она перед подружками хвасталась?
— Ну, не только, — рассмеялся Шемет, — но и это тоже. Хотя, в первую очередь, просто, чтобы сделать ей приятное. Ей нравится.
— Любой девчонке нравится, — сердито заметил Диззи, — но я-то думал, ты ее любишь.
— А почему ты так думал? – вкрадчиво спросил Войцех.
Диззи поворошил носком ботинка траву перед скамейкой. Разговор шел как-то не так.
— Да что тут думать? Ты же вообще из-за нее стреляться хотел.
— Раз не застрелился, значит, не очень-то и хотел, — поморщился Войцех, — когда человек собирается стреляться, он пускает себе пулю в лоб, а не дожидается в парадном мундире, пока друг вышибет ему дверь. Ну, или откроет портал…
Он опустил плечи, и золотые завитки почти закрыли его лицо, упав на лоб.
— Я только недавно сам понял, — добавил он, — какого дурака свалял. Хорошо, хоть Фьялар носом не ткнул. А то и вправду пришлось бы со стыда стреляться, а мне что-то перехотелось.
— То есть, тогда ты сам был уверен в том, что хочешь? – уточнил Диззи.
— Ну да, — улыбнулся Войцех, — в роль хорошо вжился. Иначе совсем уж дураком бы себя выставил.
— Раз думал, что хочешь, значит, это считается, — убежденно заявил Диззи, — и, потом, как ты на свадьбу летел…
— Я, вообще-то, от рассвета прятаться летел, — напомнил Войцех, — но на свадьбу тоже успеть хотелось.
— Ты еще про свой поединок с этим, Темным, что-нибудь такое придумай, — фыркнул Диззи.
— Не буду, — между бровями Шемета прорезалась тоненькая складка, — это было всерьез. И я на самом деле ее люблю. Очень.
— Тогда в чем дело?
— Я просто стараюсь делать то, что ей нравится. Вот, скажи, ты зачем Бранке цветы в окно притащил?
— Я думал, она рада будет, — смутился Диззи.
— Ей понравилось, — улыбнулся Малкавиан, — она просто за тебя так испугалась, что сама этого не заметила.
— Я знаю, — Диззи задумался, — но тогда… Тогда получается, что ты ей врешь?
— Угу, — ухмыльнулся Шемет, — вру. Ну, не совсем. Я, правда, о ней думаю, но не такими словами. Их я придумываю специально для нее. И не двадцать четыре часа в сутки. Если я чем-то важным занят, я не могу думать ни о чем другом. Даже о Мелисенте.
— А если она догадается, что ты…
— Когда-нибудь, наверное, догадается, — Войцех сделал грустное лицо, — она у меня умница. Нельзя же вечно верить в Санта-Клауса. Но вряд ли она рассердится. Самое худшее, что может случиться, ей разонравится это слушать, и мне придется придумывать что-то другое.
— Откуда ты знаешь, что не рассердится?
— Надеюсь. А потом, это ведь все несерьезно. По важным поводам я ей не лгу.
Войцех помолчал, лицо его просветлело.
— Когда она мне сказала, что ждет ребенка, — начал он слегка охрипшим голосом, — у меня все слова в глотке застряли. Я сидел там, как вкопанный, и какую-то ахинею нес. Даже помню, как в тумане. Сижу, глазами хлопаю, во рту пересохло, а в голове назойливо мысль долбится: «Скажи ей, что это величайшее, неимоверное счастье. Что теперь она стала тебе еще дороже. Что только теперь ты понял, в чем смысл человеческой жизни…». Хорошо ума и совести достало не солгать. Ведь тут ей важна была правда, а не слова красивые. Враз бы догадалась, ложь разглядела. Вовек бы не простила…
— Значит, ты мне посоветуешь...
— Значит, все-таки, Бранка, — подмигнул вмиг излечившийся от меланхолии Шемет, — Тебе я врать не советую. Ты не умеешь. Не учили.