Голос изменил лейтенанту и он замолчал.
Ксюша повернулась к догорающим домам. Федосовку-то и поселком с трудом можно было назвать. Так, хуторок, меньше, чем на десяток домов, в большинстве из которых век доживали одинокие старики. Нищета здесь прежде была беспросветная. Но из Петровска помогли, исправно начали возить продукты, приезжала молодежь, чинить покосившиеся избы, доктор Винский лично наезжал раз в пару недель, выслушать жалобы и раздать лекарства. А недавно в Федосовку, где пустовали два дома, переселились из многолюдной Прохоровки две молодые семьи. С детьми.
Ксюша побледнела и сделала шаг к обрушившемуся дому, который с тыла все еще заливали водой. Темные кучки на пороге, за повисшей на оплавленных петлях обгорелой дверью. Они стреляли в тех, кто пытался выбраться...
— Ксения, не ходи, слышишь? – на плечо легла тяжелая рука Быкова.
— Мне нужно, Петр Андреевич, — тихим, но твердым голосом ответила девушка, — если завтра в бой – я должна видеть, за что.
К глазам подступили слезы, горячие, злые, во рту стало горько от желчи. Ксюша глубоко задышала ртом, пересиливая тошноту.
Митя подошел к ней и протянул фляжку в кожаной оплетке.
— Тарас дал, — сообщил он, когда Ксюша, отхлебнув, чуть не поперхнулась спиртом, — сказал, на случай крайней необходимости.
Он замолчал, уставился в огонь и перешел почти на шепот.
— Я ведь сегодня и сам в первый раз не по мишеням стрелял. Только ты ребятам не говори...
Ксюша кивнула и оглядела лейтенанта. Митенька побледнел чуть не до зелени, но, одновременно, как-то вдруг повзрослел, на мальчишеском лице проступила суровая мужская надежность.
— А с этими подонками что? – подошел Быков.
— Всех положили, — ответил Назаров, — жаль поздно. И машины расстреляли, чтобы никто не ушел.
— Молодцы, — кивнула Ксюша, — спасибо. А наши что?
— Не знают в Петровске еще, — ответил Митя, — хутор рядом с заставой, вот мы и примчались. А позвонить они, похоже, никому не успели.
— Надо срочно систему оповещения разрабатывать, — заметила Ксюша, — разведка вернулась?
— Не знаю, — покачал головой Митя, — я в этой суматохе телефон потерял.
— Ладно, — кивнула Ксюша, — заканчивайте здесь и срочно в Петровск. А мы уже сейчас поедем. Хватит учиться. Пора переходить к делу.
130. Национальный парк Йотунхеймен. Норвегия. Норвик
Брунгильда, обернувшись вороном, улетела вперед, разведать обстановку, и Норвик с Ингрид шли вдвоем по бескрайнему ледяному полю, даже сейчас, в конце лета, припорошенному сухим колючим снегом.
Белое безмолвие, страшное и прекрасное, окружало их, и Норвику на мгновение стало страшно, словно это Эгиль шагал, утопая меховыми башмаками в шершавой снежной крупке, рискуя упасть от усталости, заснуть, замерзнуть в ледяной пустыне.
— Мечтаешь? – тихо улыбнулась Ингрид. – О чем?
— О тех временах, когда почти все давалось мне трудом и напряжением сил, — неожиданно для себя самого ответил Норвик, — нам слишком легко все достается. Оттого самомнение раздувается, как влюбленная жаба. Это опасно.
— Что это тебя на философию потянуло? – Рысь презрительно повела кисточками ушей. – Боишься?
— Дурак я был бы, если бы не боялся. А ты разве нет?
— Боюсь, — тихо шепнула девушка, — ты даже не догадываешься, чего.
— Так скажи, — бросил на ходу Норвик, — не тяни.
— Мы можем погибнуть, — начала Ингрид, — и я… Ты так и не…
Она решительно тряхнула головой и замолчала.
— Пустое это, — через пару минут произнесла она спокойным голосом, — не ко времени и не к месту.
— Так и не скажешь? – улыбнулся Норвик. – Вот теперь мне точно хочется знать, о чем ты.
— Потом, — пообещала Ингрид, — если выживем. А пока, пожалуйста, забудь.
Норвик молча кивнул. Ему и вправду было любопытно, что имела в виду Ингрид, но сейчас у них были дела куда важнее, а девичьи капризы забыть, как всегда, оказалось легче легкого.
Восточный склон ледника полого поднимался к перевалу. Здесь под тонким слоем снега притаились глубокие трещины, едва заметными морщинками хмурясь на гладкой поверхности, идти стало труднее. Широкие проломы приходилось обходить, чтобы, прыгая, не угодить в следующий, предательски затаившийся в голодном ожидании.
Перевал, крутой и каменистый, темнел в отдалении узкой полосой скальной породы между заснеженных горных стен. Поднимались медленно и осторожно, камни выскакивали из-под ног испуганными кроликами, убегая вниз. Выше снова начинался ледник, плоский как блюдо, зажатый между двумя горными вершинами. Справа, под нависшими полукругом скалами, виднелся черный пролом, залитый невероятно гладким и толстым слоем льда. Слева, у самых гор – одинокая скала, узким конусом, облитым голубоватым льдом, вздымающаяся к звездному небу.