Сталин снова стал защищать их. «Это, возможно, провокация со стороны врага», – сказал он и привел примеры, как «честные члены партии были ложно обвинены арестованными. Чтобы не допустить использования результатов работы следственных органов врагом в своих интересах, необходимо, чтобы эти органы находились под постоянным и строгим контролем; это нужно и для того, чтобы предотвратить распространение настроений недоверия по отношению к руководящим деятелям». Вспышка интуиции позволила ему проникнуть в замысел операции «Раскол», но он все еще не понимал, что такая операция существует. Он отослал Чепичку обратно с письмом к Готвальду: «Мы полагаем, как и раньше, что заявления осужденных лиц, не подтвержденные доказательствами, не могут служить основой для обвинений работников, хорошо известных партии своей положительной работой. Поэтому Вы правы, что проявляете осторожность и не доверяете опытным преступникам в том, что касается товарищей Сланского и Геминдера».
Но Сланский не получил полной реабилитации. Сталин порекомендовал снять Сланского с поста генерального секретаря, потому что тот допустил ошибки, предоставив высокие посты «враждебным элементам». И снова Сталин был прав: Сланский стал слишком деспотичным генеральным секретарем; и, безусловно, с партийной точки зрения многие из назначений, сделанных им вопреки советам других, были ошибочными. В партии, как и в правительстве, не все обстояло гладко, и Сланский в большой мере нес за это ответственность. Готвальд немедленно согласился с «организационными мерами, которые Вы рекомендуете по делу тов. Сланского… Мы намерены дать ему пост в правительстве».
Интересно, что Готвальд изменил своему истинному мнению, выраженному в проекте ответа, который никогда не был отослан Сталину. В этом проекте он полностью был на стороне Сланского и критиковал самого себя. Данный факт показывает, что Готвальд был слаб и нерешителен. Сланский являлся его ближайшим другом внутри партийной иерархии. И тем не менее, когда надо было об этом написать самому Сталину, Готвальд предпочел не выступить в защиту друга.
Через несколько дней вся Чехословакия отмечала 50-летие Сланского. В газетах печатались статьи и письма, восхваляющие его. За заслуги в строительстве социализма он был награжден высшей чехословацкой наградой – орденом Клемента Готвальда. Но самым главным (хотя он об этом не знал) было то, что министр внутренних дел дал директиву следственным органам, в которой, ссылаясь на Сталина и Готвальда, запрещал задавать какие-либо прямые вопросы относительно Сланского.
В сентябре 1951 года Сланский лишился своего могущественного положения как секретаря партии; он все еще оставался членом политбюро и заместителем премьер-министра. ЦК партии, удовлетворенный самокритичностью Сланского, отмечал, что он «признал свои ошибки с большевистской искренностью».
(Любопытная переписка между Сталиным и Готвальдом опубликована в книге «Чешские политические процессы 1950-1954 гг.». Лондон. Макдональд. В этой книге Иржи Пеликаном представлена версия доклада о процессах, составленного в 1968 году чешской правительственной комиссией. Этот доклад был уничтожен до того, как мог быть опубликован в Праге.) Интересно, что известие о смещении Сланского было встречено с удовлетворением по всей стране. Те, кто был настроен враждебно к партии и страшился, по понятным причинам, Сланского, полагали, что увольнение самого главного сторонника твердой линии должно означать ослабление всей той машины террора, которую он создал. Члены партии, у которых он никогда не пользовался особой популярностью, также горячо одобряли принятое решение. Даже самым фанатичным из них было ясно, что коммунистическое правительство отнюдь не оказалось тем благом, на которое они рассчитывали. Экономику сотрясал один кризис за другим. Средний рабочий был настроен враждебно. Теперь, когда высшее руководство признало, что были допущены ошибки, и сняло с занимаемого поста человека, ответственного за них, страна вздохнула с надеждой, а престиж Готвальда вырос еще больше. Каждый знал, что Сланский был его другом и ближайшим соратником. Но дружба не может помешать решениям, принимаемым честным правительством.
По оценке Даллеса, вмешательство Сталина не было характерным, к тому же оно натолкнулось на операцию, развивавшуюся успешно. Оно не могло остановить хода операции, поскольку сотрудники службы безопасности, вовлеченные в нее, в первую очередь западногерманский агент, игнорировали приказ и продолжали допрашивать своих арестованных о Сланском.
В августе, за месяц до смещения Сланского, эти люди решили, что у них есть достаточно доказательств против Сланского, оправдывающих их неподчинение приказам. Они вырвали у Карела Шваба, бывшего главы службы безопасности и заместителя министра внутренних дел, уже находившегося в тюрьме несколько месяцев, заявление, разоблачающее Сланского в шпионаже. Президент Готвальд отнесся к этому докладу с полной серьезностью и отказался от своих возражений против постановки на следствии прямых вопросов относительно Сланского.
Если первоначально надежды Даллеса усилились, то затем наступило разочарование, когда было объявлено о реорганизации чешского правительства и стало ясно, что Сланский все еще сохраняет сильные позиции в руководстве. Очевидно, что операция «Раскол» не сработала, как это было рассчитано и в Польше. Правда, Гомулка был арестован Святло в августе 1951 года, однако не было никаких гарантий, что его когда-нибудь отдадут под суд. Но он, по крайней мере, сидел в тюрьме. В Чехословакии же результаты операции казались катастрофическими. Из-за того, что компрометирующие данные на Сланского были доведены до русского посольства, операция лишь разбудила в сознании Сталина подозрение, что он является жертвой мистификации. Хотя Сланский и был унижен, его смещение скорее усилило, чем ослабило позиции партии в Чехословакии. Оказалось, что Сталин не намерен сразу же осудить Сланского, и было сомнительно, смогут ли новые доказательства убедить его изменить свое мнение. Готвальд был теперь достаточно слабым, чтобы уступить малейшему давлению со стороны своей службы безопасности. Он пожертвовал своим другом, но он вряд ли был способен травить его, взять на себя инициативу и убедить Сталина, что со Сланским будет покончено.
Операция «Раскол» так успешно действовала в прошлом, потому что простое обвинение оказывалось достаточным, чтобы уничтожить людей, относительно которых существовали политические сомнения. В Чехословакии работники службы безопасности утверждали, что Сланский был главой заговора с целью совершения государственного переворота. Политические же руководители считали, что Слинг возглавлял заговор с целью убийства Сланского.
Нет никаких сомнений, что определенную роль в аресте Сланского сыграло то обстоятельство, что он был евреем.
Сионизм по воле Сталина неожиданно превратился в такой же тяжкий грех, как титоизм, а еврей, занимающий высокий пост, будучи однажды назван сионистом, немедленно брался под подозрение. Чешские евреи были особенно уязвимы. Коммунистический блок первоначально поддержал создание Государства Израиль, но по мере увеличения в Израиле американского влияния эта позиция должна была измениться. Однако Чехословакия поддерживала израильтян гораздо более открыто, чем любая другая страна внутри блока – в политическом, военном и экономическом отношениях; она, возможно, с некоторым запозданием уяснила поворот Кремля в этом вопросе. Борьба против европейского (публикатор: так у переводчика) буржуазного национализма и сионизма уже получила довольно уродливое отражение внутри Рузинской тюрьмы. В своей книге «На судебном процессе» Артур Лондон описывает, как майор Смола схватил его за горло, крича при этом: «Мы избавимся от вашей отвратительной расы! Вы все одинаковые. Гитлер не во всем был прав. Но он уничтожал евреев, и в этом он был прав. Слишком много вас избежало газовой камеры. Мы закончим то, что он начал. Мы похороним тебя и вашу отвратительную расу на глубине 10 ярдов».
В конце сентября, через две недели после назначения Сланского заместителем премьер-министра, Аллен Даллес решил, что надо предпринять решительные шаги, чтобы спасти операцию. План был готов и начал осуществляться в ноябре.