С тех пор, как на начальной стадии операции «Раскол» Филды были представлены как американские агенты, ЦРУ больше не прибегало к «прямым действиям», иначе говоря, не подбрасывало обличающих свидетельств органам безопасности стран Восточной Европы. Но теперь, когда Даллес прочно закрепился в ЦРУ, борясь за самый высокий пост (Даллес стал директором ЦРУ 7.01.1953 г.), было решено, что Рудольф Сланский должен стать объектом прямой атаки. Многие детали этой атаки все еще остаются неясными, кроме того, что ее главной задачей должна быть полная политическая и моральная дискредитация одного из самых значительных деятелей Восточной Европы.
Эта операция, подобно лучшим разведывательным операциям, началась с распространения слухов. В начале ноября 1951 года до чешских эмигрантов, находившихся в Германии, дошли слухи о том, что Рудольф Сланский, потрясенный понижением в должности, поговаривает о переходе на Запад. Немногие поверили, но тем не менее об этой пикантной новости стоило поговорить, они давала повод еще для одной дискуссии на тему о положении и Чехословакии.
4 ноябри некто Отто Хауптер (вымышленное имя), которого русские считали своим агентом в чешском отделе ЦРУ в Мюнхене, сообщил им, что все уже почти готово для переброски на Запад. Хауптер, чешский еврей, два года тому назад был арестован и Праге за шпионаж. Он был крупным американским агентом и, но по-видимому, согласился работать на русских в обмен на сохранение своей жизни и жизни своей семьи. Убежденные в том, что он будет с ними сотрудничать, русские выпустили Хауптера (дело было поставлено так, как будто он совершил побег) и разрешили ему вернуться в Мюнхен к американцам. Но как только он вернулся, он рассказал все своему начальству, которое решило использовать его против русских.
9 ноября 1951 года ему «удалось» передать русским сообщение о планах ЦРУ по переброске Рудольфа Сланского на Запад. Русские, конечно, немедленно передали донесение Сталину. Хауптер сообщил русским, что он лично несет ответственность за Сланского и за всю операцию, при осуществлении которой он должен был использовать свою старую агентурную сеть; в ночь ни 9 ноября через границу будет переброшен курьер с письмом с указаниями по операции.
Сталин действовал быстро, и 11 ноября в Прагу приехал его личный представитель – Анастас Микоян. Он сообщил Готвальду, что Сталин настаивает на немедленном аресте Сланского, поскольку последний вот-вот перебежит на Запад. На этот раз Готвальд стал возражать. Он стол уверять Микояна, что давно знает Сланского и уверен в том, что Сланский, что бы он ни сделал, к врагу не перебежит. Микоян, вернувшись в советское посольство, поговорил по телефону со Сталиным и сообщил ему точку зрения Готвальда. Казалось, что даже он с неохотой допускает мысль, что Сланский действительно является предателем. Микоян вернулся к Готвальду, у которого находился Алексей Чепичка, заместитель премьер-министра, и сказал, что единственной причиной, по которой Сталин требовал ареста Сланского, было то, что до него дошел слух о возможном побеге Сланского из Чехословакии. Готвальд согласился с тем, что у Сталина, конечно, имелись «серьезные причины», чтобы поверить этому, однако заявил, что потребуются доказательства.
Тем временем Хауптер направил несколько писем в Чехословакию, адресованных его знакомой Даниэле Канковской. В них он, в частности, назначил ей свидание на следующей неделе. Как и было рассчитано, письма были перлюстрированы. Они дошли до Канковской 14 ноября. К счастью, ее что-то встревожило, и она уничтожила письма. Вновь над операцией «Раскол» нависла опасность: русские рассчитывали найти письма у Канковской и не перехватили их; операция вновь могла сорваться. Но они были умнее.
Уже 9 ноября чехи перехватили следующую передачу радиостанции «Свободная Европа»: «Честон говорит, что обнаруживаются плохие вещи». В момент, когда письма были в руках русских и чешских офицеров службы безопасности, это послание получило определенный смысл. Дело в том, что в письмах, своеобразно адресованных «Великому сокрушителю», Сланскому напоминалось о судьбе Гомулки в Польше, предлагалась его безопасная переброска через границу и гарантировалась работа на Западе (правда, далекая от политики); сообщалось, что находящиеся в Чехословакии люди окажут помощь, а также о том, что через радиостанцию «Свободная Европа» будут переданы зашифрованные послания от «Честона». Первое послание было уже передано 9 ноября, следующие намечалось передать 17 ноября, 24 ноября и 1 декабря. Мюнхен к этому времени был переполнен слухами, которые добросовестно докладывались в Москву. Чтобы придать этим слухам большую силу, на американском аэродроме был разыгран любопытный спектакль: каждую ночь туда доставлялись известные чешские эмигранты, ожидавшие прибытия «важного лица». Ночь за ночью они стояли вместе с группой высших американских офицеров в конце взлетной полосы, причем им не говорили, кто именно это «важное лицо». Но они, конечно, догадывались: Рудольф Сланский. Хотя их очень просили не распространяться о бесполезных ночных бдениях, новость быстро распространилась. Об этом позаботился Чарльз Катек – глава службы ЦРУ в Мюнхене и бывший американский военный атташе в Праге. С этого момента в Москве и в Праге не было больше сомнений относительно того, что следует предпринять.
И вот 23 ноября 1951 года президент Готвальд вызвал к себе премьер-министра Запотоцкого, министра национальной безопасности Коприву и советского советника по вопросам безопасности Алексея Бесчастнова. Готвальд мрачно сообщил им новые доказательства, полученные по делу Рудольфа Сланского, и приказал арестовать его в ту же ночь. Запотоцкий побагровел. «Сланский сегодня вечером обедает у меня, – сказал он, явно взволнованный. – Мне надо теперь отменить приглашение».
Бесчастнов воспротивился этому: «Есть доказательства, что он может постараться покинуть страну. Поэтому все должно происходить как обычно, чтобы не вызвать у него подозрений». Впрочем, он оказал услугу Рудольфу Сланскому. «Великому сокрушителю» было разрешено в последний раз отведать великолепных кушаний, соответствовавших его высокому рангу и положению.
ГЛАВА 14. МЕШОК, ПОЛНЫЙ ПЕПЛА
Вечер был приятным и даже сердечным. Хозяином был премьер-министр Чехословакии Антонин Запотоцкий. Главными гостями – группа советских экономических советников, возвращающаяся на следующий день в Москву после командировки в Чехословакию. На вилле премьер-министра собралось немного гостей. Все это была избранная публика: премьер-министр с женой; Анатолий Лаврентьев – новый советский посол; Вильям Широкий, министр иностранных дел; Густав Климент, министр тяжелой промышленности; Яромир Коланский, председатель Госплана, и его жена; и, наконец, заместитель премьер-министра Рудольф Сланский и его жена Йозефа.
Все происходило 23 ноября 1951 года, в день рождения Клемента Готвальда. И собравшиеся выпили за его здоровье, а также за здоровье Иосифа Сталина. Сланским, которые, как обычно, приехали поздравить президента, сказали, что он очень болен и никого не принимает. И они передали для него картину, на которой была изображена его родная деревня.
После полуночи Йозефа Сланская, беспокоившаяся за здоровье мужа – у того была больная печень, предложила разойтись по домам. Жена премьер-министра вызвала по телефону машину, и Сланские, тепло распрощавшись, уехали.
Их вилла, когда подъехали к ней, была погружена в полную темноту. Г-жа Сланская споткнулась, и Рудольф сердито велел охранникам выяснить, что случилось со светом. Он открыл входную дверь, вошел в темный холл, и свет мгновенно зажегся. Кто-то схватил г-жу Сланскую за руку, вывернув ее за спину. Рудольфа Сланского крепко держали у дверей кухни двое мужчин. Несколько человек, вооруженных пистолетами-автоматами, стояли вдоль стен, готовые стрелять, если кто-нибудь попытается бежать. Йозефа закричала (это был «нечеловеческий вопль», как писала она впоследствии в своей книге «О моем муже»). Кто-то зажал ей рот, чтобы заставить замолчать. Ее увезли в покинутый домик в лесу близ Праги; там к ней присоединился 16-летний сын Руди. Дочь Мария была отправлена в детский дом. Рудольфа Сланского поместили в Рузинскую тюрьму.