Выбрать главу

Гомулка немедленно обнаружил, что Польская коммунистическая партия (официально она называлась Польская рабочая партия – ПРП) в прошлом была более озабочена сведением старых счетов с Армией Крайовой, поддерживаемой лондонским эмигрантским правительством, чем борьбой против нацистов. Гомулка немедленно положил этому конец.

Между тем Сталин подготовлял создание Люблинского комитета в качестве временного правительства Польши. Комитет целиком состоял из людей, проведших всю войну в Москве. Он также включал людей, подобных своему лидеру – Болеславу Беруту. Не пользуясь поддержкой у самих поляков, этот комитет во всем оглядывался на Москву, поставившую его у власти, ища защиты и совета. Члены комитета со страхом и подозрением смотрели на каждого поляка, не связанного с Москвой. Они были правы, поступая таким образом, поскольку эти чувства были взаимными.

Тем не менее московские поляки нуждались в Гомулке, чтобы придать своему правительству хотя бы некоторую респектабельность. Его патриотизм был неоспорим: он жил в Польше всю войну и имел хорошую репутацию как борец Сопротивления и как человек, готовый отстаивать интересы Польши против русских. Когда советские офицеры, сброшенные на парашютах на польскую территорию для оказания помощи движению Сопротивления, отказались подчиняться приказам поляков, Гомулка написал лично Сталину, жалуясь на их поведение. Когда Сталин в один из периодов войны, ведя переговоры с лондонскими поляками, прекратил снабжать вооружением польских коммунистов, Гомулка вновь написал письмо прямо Сталину, в котором не побоялся выразить осуждение действиям, в результате которых народ приносится в жертву политике.

После войны Гомулка, как бы он ни был непопулярен в Москве, имел важное значение для коммунистической партии, которой приходилось действовать среди населения, относившегося к ней с неприязнью. Он же пользовался уважением. Но с самого начала Гомулка был неудобным партнером. Он приказал публично расстрелять русских солдат, занимавшихся грабежом. Когда русские стали демонтировать промышленные предприятия в новых районах Польши, отошедших от Германии в порядке компенсации за польские земли, отданные России на востоке, и стали отправлять техническое оборудование в Россию, Гомулка приказал остановить все это и вынудил русских начать переговоры. Результат этих действий вряд ли можно было назвать победой Польши, но Гомулка, по крайней мере, воспрепятствовал вывозу из Польши без компенсации вновь приобретенного польского имущества.

В международном плане Гомулка, как и маршал Тито, возражал против создания Коминформа, усматривая для себя опасность в организации, которая крепко привяжет своих членов к Москве. В 1947 году, на начальной стадии дебатов по этому вопросу, он высказал свои возражения гораздо решительнее и четче, чем сам Тито. Когда Тито в июне 1948 года во время знаменитого совещания в Бухаресте был исключен из Коминформа, Гомулка выразил свое негодование тем, что не явился на него. Это было уже слишком для Москвы, которая настояла на смещении «бунтаря» с занимаемого поста. На заседании польского ЦК, происходившего в том же месяце, его резко критиковали за «националистические тенденции» и убедили взять на неопределенный срок отпуск по причине слабого здоровья.

Через две недели, к ужасу своих коллег, Гомулка проинформировал их, что снова чувствует себя хорошо, и спокойно приступил к исполнению своих обязанностей как генеральный секретарь. Это было блестящей демонстрацией неподчинения, которое, однако, не могло сойти так просто. На этот раз он был снят со своего поста по решению пленума ЦК и был вынужден уйти в отставку. Его друзья и сторонники последовали за ним: ведь казалось, что карьера этого резкого и уверенного в себе поляка пришла к концу.

История Трайчо Костова похожа на предыдущую. 17 июня 1947 года ЦК Болгарской коммунистической партии отмечал его 50-летие. При этом ему воздавали такую хвалу, которая заставила бы покраснеть даже Нерона:

«Тов. Трайчо Костов, Ваши достижения огромны… Ваши глубокие знания марксистско-ленинской теории, Ваша высокая культура, Ваше исключительное трудолюбие и настойчивость, Ваша скромность, Ваша несомненная преданность партии и рабочему классу, Ваша железная воля… Сегодня Вы один из самых любимых и уважаемых вождей нашей партии, великий государственный деятель и строитель новой Болгарии…»

27 марта 1949 года, то есть менее чем через 2 года, тот же ЦК объявил, что Костов смешен с поста заместителя премьер-министра и председателя национальной финансово-экономической комиссии за то, что проводил «неискреннюю и недружественную политику по отношению к СССР» во время торговых переговоров. Он был назначен директором национальной библиотеки с надеждой, что канет в безвестность.

Костов, как и Гомулка, был насквозь националистом. Когда он вел торговые переговоры с русскими, он, как истый болгарин, хотел добиться ЛУЧШИХ условий для Болгарии и наиболее выгодных цен за болгарские продукты. Его отказ сообщить, какова себестоимость болгарских товаров, хотя, по словам русских, это необходимо им для того, чтобы установить справедливые цены, был расценен как самое большое прегрешение. Костов же считал, что эти данные нужны советским партнерам для установления самых низких цен, с чем он не собирался соглашаться.

Костов пострадал, как и Гомулка, за свою внешнюю политику. В течение долгого времени он был сторонником образования федерации балканских стран, против которой решительно возражал Советский Союз. Сталин, видимо, опасался, что она сможет стать богатой и сильной, способной отделиться от Москвы и проводить независимую политику.

И в деле Гомулки, и в деле Костова удивляло то, что в период, когда они впали в немилость у Москвы (середина 1948 года – весна 1949 года), никто не заявлял, что они являются шпионами или саботажниками, которых следует отдать под суд. Все, что требовала Москва, сводилось к тому, что они должны быть сняты со своих постов и отстранены от всякой активной деятельности.

Операция «Раскол» все резко изменила, С того самого момента, как на Ноэля Филда легло клеймо американского агента, целью которого являлось вырвать страны-сателлиты из-под советского влияния, действия всех, кто в прошлом выражал несогласие с линией Москвы, стали расцениваться не просто как ошибки. Эти люди были зачислены или в разряд активных американских агентов, участников заговора Филда, или к тем, кто сознательно или бессознательно действовал в интересах США.

Более того, было нелегко определить, кем они являлись в действительности, поскольку агенты были сторонниками той же политики, за которую с 1945 года выступали так называемые националисты. Разница между преднамеренной изменой и нелояльными действиями, которые русские считали следствием политической незрелости, была такой нечеткой, что ее невозможно было различить, и положительно не в интересах русских было это делать. Потому что, если Сталин однажды пришел к выводу, что политика, проведение которой странами-сателлитами было желательным для американского агента Ноэля Филда, равнозначна политике, за проведение которой выступали националисты, предательство и ересь становились тождественными и подлежали одинаково суровому наказанию. Поэтому неудивительно, что следствие против Владислав Гомулки, смешенного в июне 1948 года, началось лишь в июне 1949 года, через день после ареста Ноэля Филда. Точно так же не случайно Трайчо Костов, назначенный директором национальной библиотеки в марте 1949 года и получавший персональную пенсию, был исключен из партии через месяц после ареста Филда, а еще через два месяца арестован за «серьезнейшие преступления против государства». Операция «Раскол» не собиралась позволить и этим двум людям скрыться в спокойной неизвестности.

Дело Костова тотчас же и непосредственно связали с именем Ноэля Филда: последний, хотя и не знал самого Костова, знал многих людей, связанных с ним, и назвал их имена во время допросов в Венгрии. Утверждалось, что Костов с 1933 года придерживался троцкистских взглядов, «предал своих товарищей» во время ареста пронемецкой болгарской полицией в 1942 году. А в конце 1944 года установил связь с английской Интеллидженс сервис, под руководством которой последовательно проводил враждебную деятельность против республики. После войны он установил контакт с югославскими лидерами, пытался подорвать экономические и торговые отношения между Болгарией и СССР и стремился свергнуть существующее в Болгарии правительство с помощью югославов. Теперь его должны были судить как английского агента, а вместе с ним большинство самых известных экономистов.