Отсчитывая франки хозяину типографии, Виктория Федоровна всё чаще и чаще думала, что публикацией манифестов «двор» не достигнет желаемой цели. Красиво написанных бумаг мужики начитались уже досыта. Им нужны не слова, а реальность. Большевики, надо признать, отлично понимают эту истину. Они отдали крестьянам землю, а рабочим — фабрики и заводы. Такое манифестами не одолеешь!
От слов пора было переходить к действиям. Но Виктория Федоровна не любила торопиться. Она привыкла тщательно анализировать обстановку и обстоятельно вынашивать планы.
Манифесты стоили дорого, но они были тоже нужны. Люди должны применяться к обстоятельствам и извлекать пользу даже из того, что им не очень нравится.
Генералу Волошину удалось наладить за большие деньги пересылку манифестов в Россию. Виктория Федоровна в душе не верила, что манифесты «императора Кирилла» вызовут на русской земле всенародное ликование, что там из края в край разольется набатный звон и очистительный ветер в один миг сдует большевиков.
Но сам факт появления манифестов в Совдепии показывал, что существует сила, проникающая через комиссарские кордоны, что борьба продолжается, что во главе этой борьбы стоит вождь. Не самозванец, не выскочка, вроде генерала Кутепова, а законный преемник династии российских императоров.
Из Парижа приходили вести одна хуже другой.
Великий князь Николай Николаевич, обосновавшийся в предместье французской столицы в усадьбе Шауньи, купленной им на деньги, вырученные от продажи прадедовских уникальных самоцветов, столковался с кутеповцами и теперь вместе с деятелями из «Российского общевоинского союза» активно перетягивал на свою сторону всех, кого только было можно. В ход шли и денежные подачки, и влияние РОВСа, который рекламировался генералом Кутеповым как ядро будущей российской армии. Враждебно настроенное против России правительство Пуанкаре тоже играло на руку николаевцам. При переезде великого князя из Италии на жительство во Францию по личному распоряжению Пуанкаре на пограничной станции бывшего русского верховного главнокомандующего встретил почетный караул зуавов.
Эмигрантские газеты на следующий день вышли с заголовками, набранными самым крупным кеглем, какой только отыскался в их типографских кассах.
«Франция признала Его Высочество вождём!»
Теперь, слава богу, восторги николаевцев поубавились. На очередных выборах Пуанкаре прокатили. Новое французское правительство вынуждено было, к сожалению, считаться с русскими Советами. Особенно после того, как Германия признала Рапалльским договором де-юре власть большевиков в России. Официальные французские круги должны были теперь держаться более осмотрительно в отношении русских эмигрантов. Новое правительство достаточно определенно дало понять, что великий князь Николай Николаевич рассматривается ими не более как частное лицо. О почетных караулах не могло быть и речи. Наоборот, в замок Шуаньи был посёлен агент Сюрте женераль, как бы для охраны безопасности монсеньора ле гранд дюк — великого князя.
Но на Николая Николаевича покушаться никто не собирался, и появление агента в замке все расценили как учреждение негласного надзора за великим князем.
Его высочество обиделся на козни французов и перестал выезжать из замка.
«Или Париж увидит меня как официально признанного Францией главнокомандующего русскими армиями, или совсем не увидит…»
Виктория Федоровна понимала, что «двор императора Кирилла Первого» тоже должен считаться с теми изменениями, которые происходят в официальных французских кругах. Ей не хотелось, чтобы агент Сюрте женераль появился и в Ницце, на вилле с мавританскими витыми колоннами. Это тоже удерживало от поспешных действий.
Неудачи николаевцев радовали. Однако, даже сидя безвыездно в своем замке, Николай Николаевич причинял немало неприятностей «императору Кириллу», категорически отказываясь признавать его титул и стараясь всеми способами подорвать его авторитет и унизить его императорское достоинство.
В деньгах николаевцы не стеснялись. Кроме посольских средств, которыми снабжал их самозванец Гирс, у великого князя имелись в достатке и собственные. Почтенный возраст, в котором пребывал Николай Николаевич, и известный всем прижимистый характер его высочества помогли ему в эмигрантских вояжах сохранить уникальные фамильные драгоценности, вывезенные из России. Стоимость их была немалой. За один-единственный бриллиант из великокняжеской сокровищницы парижские ювелиры недавно заплатили четыре миллиона франков.
Казалось бы, что ещё нужно великому князю в возрасте после семидесяти лет? В такие годы нужно мирно и покойно жить в замке, а Николай Николаевич упрямо не хотел оставить своего намерения подобраться к российскому трону. Член державной фамилии, он открыто попирал незыблемые законы престолонаследия и не стеснялся в средствах, чтобы опорочить собственного родственника, «старшего в роде царском…»
Дело дошло до того, что в газете николаевцев была помещена карикатура, на которой «императора Кирилла Первого» изобразили сидящим вместо трона на винной бочке с бутылкой в руках.
Виктория Федоровна практическим женским умом понимала, что нового императора создать нелегко. Истинного, да еще всероссийского. На французской земле, среди козней своих же соотечественников.
Кириллу Владимировичу нужно было прежде всего обеспечить авторитет и международное признание.
Она обрадовалась, когда Волошин на очередном докладе сообщил, что представитель прессы мистер Брасс испрашивает интервью.
— Кого же представляет этот мистер? — настороженно спросила Виктория Федоровна, заботливо ограждавшая «двор» от репортерской назойливости.
Генерал вынул из папки визитную карточку мистера Брасса и прочитал название солидного газетного синдиката.
— Вот как!.. Сообщите мистеру Брассу наше соизволение.
Представителя могущественной прессы полагалось встретить в блеске императорского величия. Но к сожалению, регалии и шапка Мономаха временно находились у большевиков, а обстоятельства пока не позволяли «императору» обзавестись новыми знаками власти.
После длительного совещания было решено, что Кирилл Владимирович примет англичанина в штатском костюме. Всё-таки встрече с корреспондентом не следовало придавать значение визита официального лица.
— Конечно, это не должна быть наша высочайшая аудиенция, — согласился Кирилл Владимирович. — И потом, эти газетчики народ подозрительный.
— Что угодно могут написать, — поддакнул Волошин, вспомнив злополучную карикатуру.
Корреспондент оказался рослым мужчиной в дорогом костюме и больших дымчатых очках в черепаховой оправе, скрывавших добрую треть лица. Хорошо можно было рассмотреть только крепкий подбородок и крупные, без единой щербинки зубы, которые англичанин охотно демонстрировал в улыбках.
Мистер Брасс учтиво поцеловал руку Виктории Федоровне и на чистейшем русском языке заявил, что необычайно рад предоставленной ему чести взять интервью у высоких лиц.
Кирилл Владимирович надеялся, что представитель прессы будет именовать его императорским титулом. Но мистер старательно воздерживался от употребления каких-либо титулов. Пожалуй, надо было всё-таки придать встрече полуофициальный характер. Предстать перед мистером хотя бы в мундире адмирала русского флота с орлами на эполетах.
Кирилл Владимирович охотно и пространно ответил на вопросы, касающиеся его заслуг перед русским государством.
— О, это превосходно! — то и дело подбадривал корреспондент разговорившегося князя, и золотое перо проворно бегало по странице блокнота, оставляя завитушки стенографических знаков. — Это будет очень интересно узнать нашим уважаемым читателям. Позвольте несколько вопросов, связанных с опубликованием вами манифестов. Прежде всего о ваших правах на престол России.
Кирилл Владимирович расправил плечи, гордо вскинул голову и убедительно разъяснил мистеру Брассу, что именно он, а никто другой, является законным и единственным наследником русского престола… «Непререкаемо!» И процитировал несколько статей основных законов о престолонаследии. Основные законы Кирилл Владимирович знал почти назубок. Этого у него нельзя было отнять.