— Не иронизируйте, Эльвенгрен.
— Я не иронизирую, князь… Представьте, что сейчас я говорю доподлиннейшую правду. В восемнадцатом году я мстил за единую и неделимую Россию, потому что на ней находились мои и ваши поместья. Сейчас я буду мстить за Францию, потому что на её священной земле находится ваше питейное заведение и имеет честь пребывать «император Кирилл с августейшей супругой»… Масштабы мельче, а суть одна. Извините, Вяземский, но последнее время мне всё чаще и чаще хочется называть вещи собственными именами. Так самому становится яснее…
— Есть предложение привлечь к операции нескольких членов «Братства офицеров» Атаманского полка.
— Нет, — резко возразил Эльвенгрен. — Только без «братств». Это кончается тем, что деньги растранжириваются и операция проваливается. У меня другое предложение, князь. Никого из посторонних не привлекать. Сделать это втроём: вы, я и генерал Волошин. По крайней мере, хоть оградим себя от болтунов…
— Но генерал Волошин…
— Я понимаю вас, Вяземский. На человека, близкого к особе «императора Кирилла Первого», не может пасть и тени подозрения. Высокая особа не может иметь отношения к тем делам, за которые бреют головы… Постараемся, чтобы на Волошина не пало подозрение… Неужели два кавалергардских офицера не справятся с одним большевистским комиссаром? Здесь же, слава богу, нет чека, а французская полиция, по вашим словам, мешать не будет…
Вяземский и Волошин согласились с предложением Эльвенгрена, что операцию надо провести малыми силами надежных людей. Это поможет до поры сохранить в тайне то обстоятельство, что великий князь Кирилл Владимирович не был в стороне от проведения акта возмездия над большевистским комиссаром. Этот акт засвидетельствует, какими силами располагают кирилловцы, которые при необходимой материальной помощи могут восстановить в России законную власть престола.
Волошин немедленно поехал в Париж, Густав Нобель одобрил план. Но вместо двадцати тысяч франков, которые генерал просил на проведение операции, Торгпром выдал из особого фонда всего пять тысяч, заверив, что в случае успеха «двор» в Ницце получит еще пятьдесят тысяч.
Волошин вернулся, раздосадованный скупостью и расчётливостью торгпромовцев.
Но Виктория Федоровна, весьма экономно выдававшая деньги на печатание манифестов, на сей раз бестрепетно отсчитала недостающие франки. Хотя полученное наследство таяло, до русского престола было далеко, а у «его величества» опять случился крупный проигрыш в казино, Виктория Федоровна не поскупилась. Операция отвечала её потаённым планам, и удача могла во многом перекрыть затраты.
Торопливый визит Волошина в Париж был замечен Крауминем, и через несколько дней на стол Менжинского легла очередная шифровка.
— Истинно говорится, что деньги не пахнут, — усмехнулся Вячеслав Рудольфович. Перечитал сообщение и вскинул глаза на помощника.
— Вы знаете историю этой общеизвестной мудрости? Её изобрели римляне, когда один из их императоров ввел налог на сортиры… Высокопринципиальные российские торговцы и финансовые тузы, категорически отвергающие идею восстановления монархии, готовы идти на союз с кирилловцами, если только представляется возможность выступить против нас. Вот и вся их принципиальность… Для нас любое объединение эмигрантских групп крайне нежелательно. Когда между собакой и кошкой возникает дружба, это всегда союз против повара. Зверям нельзя давать возможность сбиваться в стаю. Мы должны разобщать их. С этой точки зрения успешное выполнение Кулагиным полученного задания будет тоже иметь значение. У торгпромовцев самое чувствительное место — бюджет. Если те деньги, которые они дадут Волошину, будут растрачены кирилловцами впустую, не принесут торгашам ожидаемой политической прибыли, генерала Волошина и «императора Кирилла» они больше к себе не подпустят. Тут уж они нажмут на свои антимонархические убеждения.
— Тем более что, по имеющимся сведениям, торгпромовцы интересуются нашими концессиями, Вячеслав Рудольфович. Потихоньку готовят заявки и начинают за границей обхаживать представителей Наркомвнешторга.
— Боятся, что европейские акулы опередят их насчет концессии. Как говорится, дружба дружбой, а табачок врозь… Мы ведь уже не один десяток торговых соглашений заключили. Торгпром с таким фактом теперь вынужден посчитаться.
Несмотря на активное сопротивление эмиграции, Советское государство настойчиво и последовательно пробивало бреши в дипломатической блокаде, устанавливая нормальные отношения с миролюбивыми и дальновидными правительствами, утверждая де-юре Советской страны и вынуждая принимать новые социалистические принципы, положенные в основу советской государственности.
Международное положение страны укреплялось. Народное хозяйство постепенно оправлялось от последствий войны, разрухи, голода и бедствий.
Успехи были несомненные. Их признавали даже самые непримиримые наши враги. Но коммунист Менжинский не имел права обольщаться. Он находился на переднем крае невидимого и ожесточенного сражения и знал по немалому своему опыту подпольной и чекистской работы, что самыми опасными являются звери, загнанные в угол.
В Ницце теперь «выстрелят» и торгпромовские деньги.
Справится ли Кулагин в такой сложной обстановке? Вдруг начнет горячиться, утратит спокойствие, выдержку, способность трезвой оценки обстановки?
Отведет опасность от Чичерина, а себя разоблачит, не сможет войти в доверие к «кирилловнам»?
Тогда операцию «Ривьера» придется начинать заново.
ГЛАВА 8
«В партячейку не побежишь…»
Шифровка, полученная через Крауминя, извещала инженера Арбенова о времени приезда на Ривьеру наркома Чичерина и предупреждала о возможности террористического акта со стороны кирилловцев.
«Да уж, наверное, случая не упустят», — невесело думал Кулагин, рассматривая столбики цифр на полоске папиросной бумаги.
В шифровке также сообщалось наименование отеля, где остановится нарком, и предписывалось обеспечить дополнительные меры безопасности.
Тонкая полоска с цифрами истаяла в желтом пламени спички, оставив в пепельнице щепоть пепла.
«За советом в партячейку не побежишь…» — вспомнились вдруг слова Менжинского.
Кулагин встал со стула и прошелся из конца в конец по комнате пансионата мадам Клюбе. За окном было вечернее тихое небо с алмазными россыпями звезд. Над садом всходила луна. Её мерцающий свет ложился чешуйчатой дорожкой на море и перечеркивал улицы изломанными тенями кипарисов и пиний. Трещали цикады. Из ближнего ресторана доносилась музыка фокстрота, и было видно, как на площадке, подстегиваемые выкриками труб и глухими ударами барабана, двигаются пары.
Знакомый и чужой мир за окном таил в тишине опасность и смерть.
Василий Степанович не ожидал, что Чичерин появится на Ривьере так скоро. Прошел только месяц с тех пор, как инженер Арбенов живет в здешнем пансионе. Слишком малый срок, чтобы подготовиться к выполнению той работы, для которой он приехал в эти далекие края.
Всё ли он сумел сделать за этот месяц?.. Нароков теперь не в счёт. Он свою роль выполнил. Дал возможность осесть на месте так, что это не вызвало подозрения. Инженер больше не встречался с капитаном и был уверен, что тот тоже не ищет встреч. Иначе придется отдавать взятые в долг франки, а белые мыши вряд ли принесли Нарокову желанные тысячи.
Оставался Вяземский. Князь, хоть и однокашник Волошина по Пажескому корпусу, себе на уме. У его светлости теперь один самодержец — звонкая монета. Ради неё Вяземский пойдет на всё. Тем более что его подпирают сроки уплаты по векселям.
Штаб-ротмистр Эльвенгрен… Предельно осторожен и на знакомства не идёт. Василий Степанович знал, где проживает Эльвенгрен, и несколько раз видел известного чекистам боевика. Высокого тяжелолицего человека с приплюснутым, словно у боксера, носом и крохотными глазками, спрятанными под массивными надбровными дугами. Позавчера Эльвенгрен вдруг посетил заведение Вяземского…