— «Престол» с заглавной буквы написали? — строго спросил Кирилл Владимирович.
— Безусловно, ваше величество, — с полупоклоном откликнулся генерал. Волошин именовал своего покровителя высоким титулом, поскольку ещё год назад во Франции было объявлено, что проживающий в Ницце великий князь Кирилл Владимирович нарекает себя «царем и императором Кириллом Первым».
— «…чтобы Императорский Престол оставался праздным после установленной смерти Предшествующего Императора…»
— Кики, почему так вульгарно — «праздным»? Ведь речь же идёт о троне.
— Такова формула Закона о Престолонаследии, — солидно объяснил Волошин.
Виктория Федоровна покивала, снимая замечание.
— «…Предшествующего Императора и Его ближайших Наследников, — снова потек в комнате размеренный, с выразительными придыханиями, голос, — …а посему я, Старший в Роде Царском…» и дальше тоже с заглавных букв: «…Единственный Законный Правопреемник Российского Императорского Престола, принимаю принадлежащий Мне непререкаемо…»
— «…непререкаемо», — повторил Кирилл Владимирович. Это слово он лично придумал вставить в текст манифеста и теперь, слушая Волошина, еще раз убедился, как оно достойно и веско звучит.
— «…непререкаемо титул Императора Всероссийского… Сына моего, князя Владимира Кирилловича, провозглашаю Наследником Престола с присвоением ему титула Великого Князя и Цесаревича. Обещаю и клянусь свято блюсти Веру Православную и Российские основные Законы о Престолонаследии…»
По мере того как чтение манифеста подходило к концу, у Виктории Федоровны вытягивалось холеное лицо и обиженно поджимались губы.
В манифесте ни единым словом не была упомянута она, законная супруга и соправительница «Императора Всероссийского». Про наследника и цесаревича есть, про самого императора написано, а её будто и на свете не существует…
Конечно, законы о престолонаследии дают мужчинам преимущество. Но нельзя забывать, что на русском престоле были и Екатерина Великая, и Елизавета, и Анна Иоанновна.
То-то великий князь и генерал запирались в кабинете, когда сочиняли манифест. Нет, голубчики, ничего у вас не получится. Вы, конечно, надеетесь, что супруга императора спокойно снесет такое оскорбление её достоинства. Зря надеетесь.
— Извините, господа, я покину ваше общество, — покривив губы, сказала Виктория Федоровна. — Кажется, у меня разыгрывается мигрень.
Кирилл Владимирович и Волошин обеспокоенно переглянулись. Им было известно, что случается, когда Виктория Федоровна заявляет о внезапной мигрени.
— Надо было хоть несколько слов про неё в манифесте написать, — сказал Волошин, когда, шурша платьем и деревянно спрямив спину, с веранды удалилась то ли жена великого князя Кирилла Владимировича, то ли будущая русская императрица.
— Нет, — сердито отрезал «император Кирилл Первый». — Поскольку есть законные наследники по мужской линии, в манифесте не могут быть упоминаемы женские имена… Вообще, генерал, надо построже… Да, да, именно так — построже!
Кирилл Владимирович твердо положил на подлокотник кресла руки с короткими пальцами, украшенными перстнями из наследства хозяйственной родственницы.
Каждому надо знать свое место. Особенно в таком деле, как престолонаследие. Нет, теперь Кирилл Владимирович обретет долгожданную власть. Теперь он прищемит хвост сиятельной женушке, чтобы та не устраивала дурацкие сцены по всякому поводу. Законный русский император может поступать так, как ему хочется, бывать там, где он желает, встречаться с теми, с кем считает нужным, и не давать никому отчета в собственных поступках.
Кирилл Владимирович с явным удовольствием поставил на отличной веленевой бумаге свою новую подпись — «Кирилл».
Просто Кирилл! К этой подписи не нужны ни титулы, ни чины. Во всём мире он один будет ставить на бумаге такую подпись.
— Немедленно разослать во все газеты.
— Необходимо торжественное обнародование, ваше величество, — напомнил генерал Волошин.
— Да, да… Подготовьте торжественное обнародование завтра же, — милостиво распорядился «император». — После обнародования распечатайте и направьте царствующим особам, правительствам, парламентам, дружественным партиям, посольствам и официальным государственным учреждениям… На лучшей бумаге распечатайте!
— Слушаюсь, ваше величество, — почтительно откликнулся Волошин и переступил с ноги на ногу. — Осмелюсь напомнить, что хозяин типографии отказал в кредите. Нужны наличные.
— Какие пустяки! Так распорядитесь, генерал, чтобы заплатили наличными.
Волошин снова переступил с ноги на ногу.
«Наличные» имелись в достаточном количестве, но деликатность положения состояла в том, что, учитывая некоторые особенности характера «императора Кирилла Первого», наличными полновластно распоряжалась Виктория Федоровна.
А она никогда не позволяла себя тревожить во время приступов мигрени.
Генерал растерянно посмотрел на дверь, в которую удалилась Виктория Федоровна, и пожалел, что её имя не упомянуто в манифесте.
Что стоило приписать на бумаге лишнюю строку?
ГЛАВА 2
Особое задание
Нэп. Тысячи дельцов, вынырнувших из темных углов, покупали и продавали. Меняли подковы на ветчину, ветчину на керосин, коверкот на воблу и соль на дрова. В Охотном ряду на витринах красовались балыки и бочонки с черной икрой, висели гроздья колбас и розовые, с аппетитными срезами окорока. Булочники выставляли на прилавки лотки с калачами, сайками и кренделями, вывешивали связки баранок и бубликов. В бывшем «Мюр и Мерилиз» жадные глаза обшаривали витрины, где зазывно мерцали на темном бархате браслеты и кольца, серьги и колье. На Сретенке, на Страстном бульваре, на Арбате распахивались по вечерам двери ресторанов. «Ампир», «Гротеск», «Эрмитаж» наперебой приглашали клиентов.
Вывески и объявления зазывали со всех сторон. Артели, паевые товарищества, общества с ограниченной и солидарной ответственностью предлагали, обещали, гарантировали, завлекали и льстили. Брали в аренду и отдавали в аренду, объявляли торги и извещали о дивидендах.
Деньги считали на миллионы, миллиарды и триллионы.
Рабоче-крестьянское государство, получив в наследство разруху империалистической и гражданской войн, медленно и трудно начинало залечивать раны.
Из-за недостатка топлива на десятках железнодорожных линий было остановлено движение. Тысячи вагонов с продовольствием, из них почти половина с хлебом, застряли в пути. В Москве и Петрограде закрылись сотни предприятий. На биржах труда выстраивались огромные очереди.
В столовых давали жиденький пайковый суп из пшенки, воблу, морковный чай и ломтики остистого хлеба.
Тысячи мешочников безликим табором расположились на Каланчевке. Беспризорные спали в подвалах и на чердаках, клянчили «кусочки» и валялись в сыпняке.
Лензолото доводило до сведения организаций и отдельных граждан, что они могут взять в аренду прииски. Трест спас-клепиковских фабрик предлагал вату и отбельные товары.
«Пей вино удельного ведомства, этим ты укрепляешь хозяйство республики», — призывали аршинные плакаты.
Московский союз потребительских обществ извещал, что открыто сорок магазинов. «Колониально-гастрономические товары, деликатесы, заграничные сигары… Четырнадцать магазинов работают до двенадцати часов ночи… Членам первичных кооперативов предоставляется скидка…»
День был тускл и сумрачен. Неожиданно захолодало, и с неба посыпал колючий снег. Ветер подхватывал его, свивал в белесые вихри и дымными хвостами тащил по обледенелым булыжникам.
От Кузнецкого моста к Сретенке тащились унылые вереницы людей.
«На Сухаревку», — невесело подумал Вячеслав Рудольфович о великом московском торжище, где с утра до вечера гомонил и переливался водоворот людей. Где торговались до хрипоты, до остервенения, воровали, снимали последнюю рубаху, закладывали душу, говорили правду и несли околесицу. Где за несколько фунтов муки, за пуд картошки, за шматок сала отдавали последнюю юбку.