- Нина как?
- На посту, - с усмешкой ответил Недоедов. - В Халаханье корни пустила. Не по своему хотенью, по щучьему веленью.
- А щука - это я?
Недоедов печально усмехнулся.
- Николай Николаевич как?
- Кто знает. Забрали еще под седьмое ноября. Может, и живой, а может, и убили. Ладно, устал я, посплю малость.
- Матроса-то видел?
- Нынче видел. Пока живой.
- Чего говорил?
- Говорил немного. Ходит по своей каптерке, стучит деревянной ногой скурлы-скурлы. Дал понять, что человека некоего он рекомендовал, а за дальнейшее не ручается.
Забравшись на печь, Недоедов уснул. Опять, под стук немецких ходиков, потекло время, невыносимо медленное время.
- Когда же? - спросила Локоткова Инга в кухне.
- Что "когда же"? - рассердился Иван Егорович.
Она промолчала.
Тридцать первого, с рассвета, Иван Егорович, запершись с будущими "гестаповцами" в чистой половине дома, занялся их одеванием. Работа эта была нелегкая, Иван Егорович даже пыхтел, укорачивая брючины на товарище Вицбуле, которому загодя он присобачил два Железных креста и начищенную медаль "За зимовку в России". Латыш остался собой недоволен, даже закурив сигару.
- Какой-то опереточный фашист! - сказал он.
- А я лучше не могу, - обиделся Локотков. - Я и так голову с этим делом потерял. Сострой рожу зверскую, и вопрос исчерпан. Или пустоту сострой, как вас наша девушка учила по книгам.
Товарищ Вицбул заскрипел перед зеркалом зубами, но лицо у него осталось усталым и добрым. И пустота тоже не получилась, неизвестно было, чем ее обозначить.
- Глазами работай, - велел Иван Егорович, - показывай глазами, что ты начальник. Зверствуй!
- Я солдат, а не артист, - обиделся товарищ Вицбул, - я могу убивать этих пьяных шимпанзе, но не могу их представлять...
И зазря выкурил одну из двух трофейных сигар, так тщательно сберегаемых Иваном Егоровичем для самого спектакля, а вовсе не для репетиций.
Виллем и Иоханн оказались ребятами посговорчивее, особенно Виллем, который, как выяснилось, даже был в мирное время участником самодеятельности и очень правдиво играл некоего мистера Джофферси в пьесе из жизни империалистов.
- Я буду такой же, но только немец, - сказал Виллем, - я буду молодой миллионер, фат. Да. Но мне нужен портсигар. Без портсигар я не найду правду образа. Вы не думайте, нас учили по систем Станиславский, Константин Сергеевич. Мне обязательно, непременно нужно портсигар и чтобы щелкал. Иначе я буду вне образ.
- Не было у бабы хлопот, так купила порося, - вздохнул Иван Егорович. Где я тебе, друг добрый, портсигар возьму?
Виллем пожал плечами.
Иоханну Виллем придумал стек. Локотков запер своих "гестаповцев" на ключ в чистой половине избы от любопытствующих партизан и вырезал в лесу палку. Остальное доделал мастер на все руки товарищ Вицбул. Потом завязалась мелкая склока из-за орденов, Иоханн и Виллем считали, что по одному Железному кресту и по одной медали "За зимовку в России" им мало. Хоть они и были лейтенантами, но, по их представлению, уже узнали, что такое "млеко, курка и шпик". И вообще, гестаповцы куда чаще получали гитлеровские награды, чем простые армейцы.
- Да что мне, ребята, жалко, что ли, - вконец рассердился Локотков. Нету больше. Еще два было, осколком погнутые, курям на смех такие нацеплять. Пенсне есть, это пожалуйста, кто желает, может сунуть в глаз.
То, что Локотков назвал пенсне, было на самом деле моноклем. Виллем очень обрадовался: монокль, по его словам, вполне заменял ему портсигар, с моноклем он возвращался "в образ".
- А носовые платки? - вдруг вспомнил Иоханн. - Все гестаповцы, да, да, имеют платки. Я должен иметь платок, чтобы приложить его к нос. Или сморкаться.
Иван Егорович заскреб голову. К счастью, платки нашлись у старухи в сундуке.
- Заимообразно! - сказал Иван Егорович.
Старик усмехнулся.
- Эх, начальник, - сказал он, - для чего чепуху мелешь? Двух парней моих немцы убили, что мне со старухой теперь надо? Платочки - слезы утирать?
Старуха вдруг взвыла, пошатнулась, Иван Егорович придержал ее, чтобы не упала. Потом долго она в голос плакала под окнами, а старик помаленьку пригублял самогонку из зеленого стаканчика, потчевал Недоедова, Локоткова, разговаривал сам с собой:
- Слышно, кто под немцем пребывает, тому доверия потом не будет. Или это ихняя агитация, они на выдумки горазды. Но только зачем недоверие?
Старый Недоедов вдруг захмелел, запел тоненько:
Москва моя, страна моя,
Ты самая любимая...
Вновь спустилась ночь, последняя ночь перед операцией, которую Локотков нынче в уме окрестил вдруг операция "С Новым годом!". В сущности, все было сделано, решительно все. Больше ничего нельзя было предусмотреть. "Гестаповцы" уже досыта нахлебались куриной лапши и согласно медицинской науке дремали на перинах в жарко натопленной, чистой избе. Группа прикрытия, группа, остающаяся в засаде, группа разведчиков - все решительно, кроме выставленных часовых, отдыхали по приказанию Локоткова, ожидая его команды. Только связная Е., принесшая записку Лазарева насчет пароля, плакала возле печки: обморозила ноги.
Локотков курил на крыльце.
"Что ж, - рассуждал он, - Если Сашка продаст и мы услышим стрельбу, попробуем отбить наших "гестаповцев". Мне, во всяком случае, живым с этого дела уходить нельзя. Никак нельзя. Впрочем, так думать тоже нельзя. Невозможно так думать!"
В одиннадцать десять с хутора Безымянного вышла группа разведчиков. До Вафеншуле было не более тридцати минут ходу. В одиннадцать сорок пять трое "гестаповцев" в лихо посаженных фуражках с высокими тульями и длинными козырьками сели в парные сани. Застоявшиеся сытые кони с места взяли наметом. Кучер - чекист Игорь - в тулупчике дурным голосом крикнул: "Эх, милые-разлюбезные!" - и полоснул обоих коней кнутом по крутым крупам. Иван Егорович со своей группой прикрытия видел, как фасонные, с гнутыми оглобельками коренного, сани помчались к мерцающим огням школы. Локотков засек время на своих трофейных, с фосфором часах: одиннадцать пятьдесят три.
Операция "С Новым годом!" началась.
Теперь Ивану Егоровичу оставалось только ждать.
Инга стояла рядом с ним. Автомат Лазарева висел у нее на шее. И она ждала. Только ждала. Ждала, застыв совершенно неподвижно, будто неживая. Так ждала, что Иван Егорович даже ее окликнул: