– Да я в глаза его не видел! – изумился Балчев.
– Ты уверен? Может быть, виной тому были его темные очки?
– Майор, ты рехнулся!
– Возможно, но все-таки ты знал о нем, ты же только что признался. Почему ты его покрываешь?
– Я его покрываю? – Балчев развел руками. – Абсурд, Станчев, полный абсурд. Если бы ты меня не спросил, мне бы и в голову не пришло…
Станчев снова ушел в себя. Из квартирной справки следовало, что Кушева не была собственницей, а проживала в квартире, принадлежавшей какой-то старухе из провинции. Подписав договор, старуха получила солидный задаток на несколько лет вперед. Договор был не совсем законным, но все подписи и печати были на месте. При проверке старуха сказала, что Анетта приехала к ней чуть ли не на следующий день после того, как в газете поместили ее объявление, а остальное оформил адвокат в Софии. Однако в нотариальной конторе отсутствовали сведения об адвокатской услуге, а ставивший свою подпись нотариус недавно отправился в мир иной.
– Значит, о высоком покровителе тебе ничего неизвестно? – вернулся к разговору Станчев. – А на тебя не произвело впечатления, что речь шла о довольно серьезной услуге – о жилье?
Балчев не знал, что и ответить, – и вправду он об этом просто не задумывался.
– Да уж залезли мы в болото! Чтобы из него выбраться, нужна твоя помощь – любые подробности об этом мужчине, – прервал паузу следователь.
Балчев весь напрягся, но в голову ничего не приходило.
– Ничего не могу припомнить, ей-богу…
– Хорошо, зайдем с другой стороны. Разве вы не касались в разговорах своих прежних приключений, не рассказывали о них? Какая-нибудь ситуация, намек, случайно названное имя, всякие мелочи, крохи?
– Я же тебе говорил, Станчев, что Анетта была скрытным человеком – ни у меня не выспрашивала, ни о себе не рассказывала. Принимали друг друга такими, какими мы были.
– А браслет? Что значит буква В на внутренней стороне?
Балчев не имел ни малейшего представления – никогда не разглядывал браслет, да еще с внутренней стороны. Либо он, правда, лопух, либо решил обвести меня вокруг пальца, причем делает это с завидной артистичностью, снова подумалось Станчеву.
– Ты упоминал о какой-то ее подруге – кто она?
– Думаю, что Ванева. Анетта не дружила с женщинами, не верила им.
– А мужчинам?
– Ну, говорила, что мы все – похотливые твари, но без нас жизнь потеряла бы смысл.
– Ведь она была тщеславной?
– Одно не мешало другому, майор. Она искала одновременно и самца, и ракету-носитель.
И заместителя генерального директора променяла на тренера по теннису, добавил про себя Станчев, странно.
– Странно, Балчев, странно, – вслух повторил он. – А ты не слыхал об одном молодом архитекторе, твоем сопернике?
– Об архитекторе? – Симеон вылупил глаза. – Первый раз слышу.
– Да-а-а, – протянул следователь, – давненько я не сталкивался с таким обескураживающим отчуждением да еще с полной потерей памяти…
– Причем здесь потеря памяти, – недопонял Балчев.
– Да притом: никто ничего не видел, не замечал, не слышал, никто никого не помнит, даже и по документам. Значит, кто-то очень сильно постарался, не могут же все поголовно страдать склерозом…
– Майор, я же тебе говорил…
Вдруг ясно послышалось, как в замочной скважине входной двери поворачивается ключ – кто-то вошел и остановился в прихожей. Балчев побелел, как мел, нервно дернулся и со словами „один момент" вышел из комнаты. Послышался шепот, падение какого-то деревянного предмета, и стук каблуков затих в кухне. Вошел Симеон и привалился спиной к двери. Мужчины в упор смотрели друг на друга, ожидая, что предпримет другой. Но Станчев невозмутимо молчал.
– Одна знакомая, звонила по телефону и решила заглянуть… – смущенно объяснил Балчев.
– С собственным ключом?
– А что, она не имеет права?
– Замужняя?
– А это тебе зачем, майор?
– Профессиональное любопытство… И сейчас ждет на кухне или в ванной, пока я уйду. Может, пригласишь ее сюда?
Лицо Симеона исказилось в страдальческой гримасе.
– Не надо, Станчев…
– Значит, замужем, – следователь бросил на него колючий взгляд. – Вот что…
– Вы за мной следите? – не поверил своим ушам Балчев и присел на кушетку.
Станчев размял свою затекшую ногу и поднялся.
– Ухожу я. Беги к своей очередной поклоннице, товарищ Дон-Жуан! И будь осторожен, на этот раз очень осторожен…
Не глянув в сторону кухни, Станчев пересек тесную прихожую и начал спускаться по крутой лестнице.
Просторный дом Арнаудовых сиял всеми своими люстрами, светильниками, лампами и лампочками… Впрочем, простите, дорогие читатели, даже в прихожей простых лампочек не было, на каждую из них был надет прозрачный абажур определенного цвета – разумеется, импортный. Мадам, как дома в шутку называл свою жену Арнаудов, сновала в своем дорогом атласном пеньюаре из комнаты в комнату, распоряжалась и приказывала, а Григор и Розалина, их дочка, студентка третьего курса консерватории, будущая пианистка, послушно приносили какие-то спортивные приспособления, упаковывали в станиоль или просто складывали пищевые продукты – телячьи и свиные ножки, копченые колбасы и филе, консервированных раков, крупные, как бычий глаз, маслины, брынзу в коробках, испещренных арабскими иероглифами, свежую форель, баночку черной и баночку красной икры, майонезы, рокфор – чего там только не было! Все это вынималось из двух огромных холодильников – ЗИЛа и „Сименса", каждого с двумя морозильными камерами и с автоматической системой регуляции температуры и размораживания. Отдельно, в пластмассовые коробки, укладывались охлажденные овощи и фрукты – от петрушки и мяты до ранних крупненьких черешен и поздних маленьких бананов.
– Не забудьте редиску! – слышался голос мадам. – Вангелов ее обожает… Гриша, ты позаботился о напитках?
Арнаудов загодя уложил в объемистую сумку бутылку шотландского виски, греческую анисовку, знаменитую перловскую ракию, марочные красные и белые вина, старазагорское и австрийское пиво. В проволочных ящиках мирно покоились бутылки с прохладительными напитками – минеральной водой, кока-колой, лимонадом, домашним муссом из вишен.
– Папочка, мы забыли фазанов… – мимоходом кинула Розалина. – У товарища Вангелова особое пищеварение…
Арнаудов косо поглядел на дочь.
– Занимайся своей музыкой!.. Погоди, ты что, остаешься?
– Имею высочайшее позволение.
– Опять пирушка. Ох, ты у меня дождешься!
Розалина обернулась и многозначительно подмигнула отцу.
– Папа, твоя Роси отлично знает, что позволено в этом ответственном доме, а что нет… – она чмокнула его в висок.
– Ответственными бывают не дома, а их владельцы – хорошо бы тебе…
– Запомнить это? Знаю, знаю, знаю! Все знаю! – Розалина исполнила пируэт и застыла на месте, как балерина. – Знаю, что в отличие от воды жизнь течет по вертикали. Что ирония позволена только сверху вниз. Что снизу вверх разрешено раболепие. Довольно?
В окружении всевозможных пакетов они уставились друг на друга. Розалина понизила голос:
– Папочка, я все знаю, и порой мне становится страшно… и весело. Бай-бай.
Она исчезла в другой комнате. Арнаудов постоял мгновение-другое, рассеянно уставившись в акварель, висевшую на стене напротив, – подарок молодого художника. Он помог ему выгодно пристроиться и получить заказ на оформление ярмарочной палаты за рубежом. Надо бы ее взнуздать, эту кобылку, но как? – в который раз он задал себе вопрос, так и оставшийся без ответа.
Арнаудовы загрузили светло-голубое „БМВ", сияющее снаружи и внутри, еще раз наказали дочери быть внимательной во всех отношениях, особенно с замками с секретом, врезанными во входную дверь, и к завтрашнему вечеру на своей „шкоде" на дачу. И ни капли алкоголя, понятно? Роси кивнула, провожая взглядом светящиеся фары автомобиля и мигающий с подковыкой сигнал поворота. Мой ответственный папа – король поворотов, король.