Савельеву она нравилась. Он постоянно думал о ней. Скучал без нее в отлучках. А как только вновь встречал, начинал придираться. То форма ее не по уставу ушита. То прическа вызывающая. То тараторит во время допросов, то слишком медленно переводит. Она все терпела.
— Товарищ майор. А я знаю, о чем вы сейчас думаете.
— И о чем же?
— Вы думаете: майор Савельев! Идешь ты по поверженному Берлину, к которому стремился четыре года. Весна. Дышится легко. Рядом с тобой молодая и, в общем, симпатичная девушка. Вместе с ней исколесили мы фронтовые дороги Белоруссии, Польши и Германии. Под бомбежками, под артобстрелами не раз бывали. И отступать приходилось, и наступать. Куском хлеба делились. А я ведь даже имени ее не знаю… Лена меня зовут. Лена! Запомните, товарищ майор.
Илюхин понял по грустной улыбке подполковника, что тот сейчас далеко, и подал знак сержанту не торопить начальника. Он тихо приказал, вернее даже не приказал, а попросил:
— Маша, давай крепкого горячего чаю с булочками. И принеси яблочек, тех самых, антоновки, что я вчера привёз.
За чаем Савельев спросил:
— А вы, Николай Иванович, женаты?
Илюхин, всегда приветливый и улыбчивый, изменился в лице.
— Был, товарищ подполковник. До сорок четвёртого года. Поженились мы в мае сорок первого, в Себеже. Я служил там. Жена родом из Великих Лук, учительницей работала в школе. В первые дни войны я успел её отправить к моей матери в Пермь. Семнадцатого июля сорок четвёртого года наша 150‐я стрелковая дивизия, где я служил оперуполномоченным отдела «Смерш» в стрелковом полку, освободила Себеж. А на следующий день мне пришлось арестовать тестя, добровольно и усердно служившего у немцев в комендатуре. Узнав об этом, жена подала на развод. Детей не было, расстались тихо.
— Жалеете?
— Сейчас уже нет. Подзарослось.
Савельев закурил, улыбнулся и, показав папиросой на дверь, сказал:
— А сержант-то просто красавица. Грех такую упустить.
— Не упустим. Она у меня в отделе служит. Не упустим.
— Вашего комдива Шатилова я по Берлину знаю, — поменял тему Савельев, — хороший мужик, вдумчивый, мудрый, но строгий. Мародёры, насильники и пьяницы боялись его, а немцы уважали.
Зашёл Зарубин, присел к столу, налил себе чаю, взял пухлую, хрустящую булочку.
— Недурно живёте, товарищи начальники.
Александр Васильевич раскрыл одну из папок, вынул из неё несколько скреплённых страниц и протянул Илюхину.
— Вы знакомы с этим документом?
Илюхин стал медленно читать:
«Прокуратура СССР
Военный прокурор войск НКВД Литовской ССР
Секретно
№ NNNN
г. Вильнюс
Министру внутренних дел Литовской ССР
генерал-майору тов. БАРТАШУНАС
Копия: Военному прокурору 4 СД ВВ МВД
майору юстиции тов. ХОВЯКОВУ
4 июля 1946 года заместитель командира N-ского сп N-ской сд вв МВД по строевой части подполковник Юрков вместе со своим ординарцем, прибыв на квартиру зав. отдела по работе среди женщин N-ского укома КП(б) Литвы, депутата Верховного Совета Лит. ССР гр-ки Кутрайте, самовольно занял одну из комнат ее квартиры.
Сестра Кутрайте, которая в это время находилась в квартире, просила подполковника Юркова воздержаться занимать эту квартиру до прибытия хозяйки квартиры.
На законные возражения сестры Кутрайте Юрков оскорбил последнюю и проявил грубость и нетактичность.
14 сентября подполковник Юрков, самоуправно выбросив на улицу вещи демобилизованного воина Советской Армии парторга N-ской волости тов. Вайдила, незаконно, без ордера занял квартиру последнего.
Выселенная на улицу семья парторга Вайдила состоит из 5 человек…
На требование председателя уисполкома освободить незаконно занятую квартиру, Юрков это сделать категорически отказался, при этом также проявил грубость и нетактичность, позорящие звание офицера Советской Армии.
Квартиру, принадлежащую парторгу тов. Вайдила, Юрков не освободил до сих пор.
Приказом командира N-cкой СД ВВ МВД от 16 октября с/г за № 586 за названные выше незаконные действия подполковнику Юркову объявлен выговор.