— Кому-то надо быть и вторым, — громко сказал он. — Так и знал, что вам повезет.
Крупье пододвинул Бонду кучку жетонов. Бонд кивнул на груду подле соперника и заметил:
— Вас тоже счастье не обходит. Предлагал же я взять меня в долю.
Тот рассмеялся:
— А давайте еще раз сыграем. Ставьте, что выиграли, а мы с мистером Сноу пойдем ва-банк.
Мистер Сноу (как было известно Бонду, один из пайщиков) хмуро кивнул. Бонд поставил восемьсот, а они против него по четыреста. И он опять выиграл, и опять на одно очко.
Ларго смотрел зло, но улыбался:
— Все ясно, сдаюсь. Мистер Сноу, играйте-ка дальше сами. Я мистеру Бонду, видно, не соперник.
Сноу пододвинул Бонду выигранные тысячу шестьсот долларов. «А забавно было бы сейчас передать банк, — подумал Бонд, — и пусть новый банкомет проигрывает. » Он снял ставку и сказал:
— Пас.
За столом взволнованно зашумели.
— Что вы делаете! — театрально возопил Ларго. — Хотите, чтоб я перекупил банк и проигрался? А я, и правда, куплю. Поглядим еще, чья возьмет… — Он кинул на середину стола жетонов на тысячу шестьсот.
— Иду ва-банк, — произнес Бонд. Против собственного, только что проданного: мол, два раза выиграл и в третий играю, никуда, милый Ларго, не денешься!
Тот по-прежнему улыбался, но смотрел с новым, внимательным прищуром.
— Да вы точно подрядились меня обыграть. Что это, кровная месть?
Интересно, а среагирует ли на слово?..
— Что вы, какая месть. Просто мне померещилось особое свечение, спектр. — Бонд произнес это слово легко, без нажима.
Ларго вздрогнул, нахмурился. Улыбка тотчас возвратилась на его лицо, однако он весь подобрался, напрягся, прищурился зорче. Облизнул губы:
— Что-что померещилось?
— Я называю это спектром невезения, он висел, точно облако, у вас над головой. Вот я и решил, что удача от вас отворачивается. — Бонд говорил легко, будто шутя. — Проверим мою примету?
За столом смолкли. Игроки чувствовали: зреет схватка. Шутка оборачивается оскорблением, англичанин задирает соперника. Не замешана ли тут женщина? Все затаили дыхание.
Ларго расхохотался. Он упорно изображал весельчака.
— Все ясно! — возвестил он. — Уважаемый мистер Бонд хочет сглазить мне карты. А мы на это вот так отвечаем! — Он выставил указательный палец и мизинец вилкой и ткнул в сторону Бонда. За столом тоже захохотали, но Бонд видел, что вилка — известный жест мафиози — нацелена по-настоящему, зло, грозно.
— Ну вот, теперь вы меня сглазили, — добродушно рассмеялся он. — Только целить надо было не в лицо, а в карты… Что ж, посмотрим, каков ваш спектр против моего.
На лице Ларго снова мелькнула тень: второй раз это слово — случайность ли? Он надавил на рычажок:
— Два раунда мы отбоксировали. Третий, главный!
И быстро выкинул четыре карты. За столом боялись шевельнуться. Бонд взял свои, заглянул. Десятка треф и червонная пятерка — то есть пять очков. При пяти трудно решиться, брать или нет. Он положил карты не раскрывая. И сказал уверенно, будто у него на руках шесть или семь очков:
— Хватит.
Ларго задумчиво прищурился. С отвращением бросил раскрытые карты на середину стола: у него тоже пять очков. Брать, не брать? Посмотрел на уверенного, невозмутимого Бонда — и взял. Девятка пик. Не возьми он, у них вышло бы поровну, а теперь у Ларго четыре очка против пяти.
Бонд неспешно открылся.
— Говорил же вам, цельте в карты…
Между игроками поднялся шепот:
— Если бы итальянец не взял…
— Я всегда беру при пяти!
— А я никогда!
— Не повезло…
— Играть не умеет!
У Ларго опустились уголки рта, сжались кулаки. Но он овладел собой, улыбнулся, глубоко вздохнул и протянул Бонду руку. Бонд не уклонился от рукопожатия, но большой палец завернул вглубь ладони — вдруг не в шутку придавит лапищей… Но Ларго пожал обыкновенно и сказал:
— Из-за вас мне придется целый вечер отыгрываться. А я-то собрался пригласить племянницу в ресторан. — Он повернулся к Домино. — Дорогая, это мистер Бонд, ты говорила с ним по телефону. Я буду играть весь вечер, так что ищи себе спутника.
— Очень приятно познакомиться, — сказал Бонд. — Кажется, мы виделись сегодня в табачной лавке?
Девушка нахмурилась и ответила равнодушно:
— Возможно. У меня плохая память на лица.
— А что, если вашим спутником буду я? Благодаря щедрости мистера Ларго я теперь богач, даже по здешней мерке. В карты я сегодня больше не играю, довольно искушать судьбу.
Она поднялась и бросила небрежно:
— Ладно, пойдемте. Играй, Эмилио, тебе снова повезет. А я пока буду есть икру, запивать шампанским, и деньги, что ты проиграл, мистер Бонд все равно потратит на меня.
— Видите, мистер Бонд, — рассмеялся повеселевший Ларго, — вы попали из огня да в полымя. Уж Домино вам не спустит. Ну что же, прощайте, мне по вашей милости нужно крепко поработать.
— Благодарю за игру. Мы будем в ресторане. Выпьем шампанского за мой спектр удачи.
И снова по лицу Ларго пробежала тень. Гадая, можно ли объяснить такую реакцию сугубо итальянской боязнью сглаза, Бонд вслед за девушкой вышел из игорного зала.
В ресторане домино направилась к самому дальнему, тонущему в полумраке столику, и тут Бонд заметил, что она чуть-чуть прихрамывает, вся фигурка ее на миг увидалась трогательной, беззащитной… Это совсем не вязалось с уверенным, ярким обликом «куртизанки высшего класса», как, вероятно, назвали бы Домино французы.
Бонд заказал розового шампанского «Клико» и на пятьдесят долларов белужьей икры (а меньше нет смысла и спрашивать, объяснил он, не заметишь, как съешь).
— Что у вас с ногой? — спросил он. — Ушиблись на пляже?
Она посмотрела серьезно:
— Нет, просто одна чуть короче другой. Вас это огорчает?
— Наоборот, очаровывает. В вас сразу появилось что-то беззащитное, детское.
— Во мне, уже далеко не юной содержанке… Вы это хотели сказать? — Она смотрела с вызовом.
— А вы так о себе думаете?
— Так думают обо мне в Нассау. — Она не отводила глаз, но в них вдруг мелькнула мольба.
— Не слышал… И как бы то ни было, свое мнение я составляю сам. Хотите расскажу, что о вас думаю?
— Какая же женщина откажется? — улыбнулась она. — Только не завирайтесь, а то не буду слушать.
— Вы еще совсем молоды, хоть и притворяетесь опытной, все испытавшей. Росли в достатке, имели, так сказать, кусок хлеба с толстым слоем масла и вдруг остались почти нищей. Решили заработать на хлеб с маслом сами и обнаружили, что просто так не заработаешь, придется драться. Вы женщина и оружие избрали женское — свое тело; это оружие надежное, только пользоваться им надо хладнокровно, оставив в стороне чувства. Вы так и сделали. Но чувства ваши не умерли совсем, вы просто заставили их замолчать. Теперь у вас есть все, вы сорите деньгами, но пожалуй, немного скучаете. — Он рассмеялся. — Добавлю еще несколько штрихов, а то портрет невыразительный. Вы обольстительны, своевольны и жестоки.
— Особой проницательности вам не понадобилось. Кое-что я сама рассказала, кое— что вы знаете об итальянках как типе. Вот только с чего вы взяли, что я жестока?
— Когда проигрываешься, как Ларго, а твоя спутница все видит, но не утешит,, не подбодрит — она поступает жестоко. Досадно проигрывать на глазах у женщины…
— А мне надоело, что он все время выигрывает, что ему везет! — перебила она. — Мне хотелось, чтоб сегодня выиграли вы, и притворяться я не собиралась. Кстати, вы не упомянули мое единственное достоинство
— честность. Люблю — так люблю, ненавижу — так ненавижу. С Эмилио у нас сейчас что-то среднее… Он знает, что я к нему равнодушна, но он и не ищет любви, а только власти. Отрабатывать же, как вы выражаетесь, хлеб с маслом мне все трудней и трудней… — Она осеклась. — Налейте-ка еще шампанского, выпьем, а то глупый у нас разговор. И купите мне сигареты «Моряк», я соскучилась по своему любимцу.
— По кому вы соскучились? — покупая пачку, переспросил Бонд.
— О, вы же ничего не знаете! — Она вдруг повеселела, горькие складки у рта разгладились, голос зазвенел. — По верному моему любовнику, моряку из мечты! Вот он — нарисован на пачке. Это лучшая картина на свете. Вы, конечно, в нее никогда не всматривались и не замечали, как прекрасен моряк. Он — моя первая любовь. Мы бродили с ним по парку и запирались в спальне, я тратила на него все карманные деньги. А в награду он открыл мне целый мир, что лежал, чужой, непонятный, за воротами Челтенхэмского женского колледжа, воспитал меня, научил не стесняться мальчишек, не поддаваться тоске и страху; он был моим лучшим другом, советчиком. Картинка на первый взгляд непритязательна, но в ней — целая жизнь. Я расскажу вам историю моряка с броненосца «Герой», видите, так написано на бескозырке. — Она сжала Бонду руку. — Сначала он плавал юнгой на парусном суденышке, вот оно нарисовано в углу. Приходилось туго — лазил на самую верхушку мачты, лупили его канатом… Он был белокур, красив и в кубрике не раз отбивался, защищал свою честь, или как это называется у мужчин. Но все выдержал, моря не бросил, он ведь очень упорный — видите складку между бровей, гордый поворот головы? Он возмужал, отрастил усы, стал настоящим моряком. — Она замолчала и залпом выпила целый бокал; глубокие ямочки на щеках не исчезали. — Дальше рассказывать? Вы не скучаете?