— Тогда, может, хватит на сегодня?
— Мало, конечно, успели… Да больно уж трудно!
А перевели они «после обеда» всего три предложения: «Мы живем в тридцати километрах от Люблина. Наш хутор называется Констанцина. Учимся мы в школе, которая в трех километрах…»
Друзья сдали словарь библиотекарю и вышли на улицу. Солнце прямо-таки ослепило их уставшие глаза. Казалось, даже темно-зеленые липы, растущие вдоль улицы ровными рядами, и те излучали нестерпимо яркий свет. Поливальная машина, стоявшая на обочине, вдруг тронулась с места и накрыла Кестюка с Никоном облаком водяной пыли. Никон повернулся к машине спиной, прижав к груди книжку с конвертом и тетрадь.
В троллейбусе Никон тронул Кестюка за рукав.
— Нам надо зайти к Акулине Мусимовне.
— Прочитать ей начало письма?
— Ага. И вообще… Там же подписано: «А. Мусимов».
— Сам же сказал, что ее брат умер?
— Все равно. Надо узнать, как его звали. Надо же — до сих пор не додумались!
— Ты же говорил, что он в Польше не был. На Черном море служил.
— А вдруг был? Попросим Акулину Мусимовну рассказать все-все, что она помнит о брате.
Но старушка ничего нового не добавила к тому, что они уже знали. Брат ни разу не говорил о том, что был в Польше. И имя его не подходит к подписи на бумажке — его звали Василий Мусимович… Акулина Мусимовна показала им и фотографию брата. Тот и вправду был в морской форме — тельняшка, бушлат, бескозырка…
Начало письма, переведенное ребятами, старушка выслушала очень внимательно и засуетилась, забегала, собирая на стол угощение, силком усадила их за стол. И все приговаривала:
— Дай вам бог, сыночки, сил довести дело до конца! Чует мое сердце: это письмо для кого-то очень нужное.
— Переведем, Акулина Мусимовна! И все вам прочитаем! Обязательно!
Три дня подряд с самого утра ездили Кестюк и Никон в город, три дня до вечера сидели в библиотеке, но перевод продвигался туго. На четвертый день их встретил на улице Ильдер и предложил пойти на кордон за орехами. Но они, отнекиваясь, заторопились к остановке. Ильдер не отставал, вприпрыжку бежал за ними и взахлеб рассказывал, как в очередной раз смешно перепутали близнецов Гену и Геру. Кестюк и Никон отводили от него глаза и смотрели по сторонам, а когда подошел автобус, без очереди нырнули в салон. Ильдер так и остался стоять с открытым ртом. Удивленный и расстроенный, он целый день бродил по поселку один, а под вечер не выдержал — заявился к Кестюку домой. Тот, увидев Ильдера, торопливо сунул в стол тетрадь, которую только что читал, старательно шевеля губами.
— Значит, я больше тебе не друг? — Губы у Ильдера дрожали от обиды.
— Почему же? Друг…
— Тогда почему все время избегаешь меня?
— С чего взял? — сделал удивленное лицо Кестюк.
— Выходит, с Никоном подружился?
— А что? Он неплохой парень…
— Ну что ты в нем только нашел! — скривил губы Ильдер.
Кестюк знает, что переговорить-переспорить Ильдера невозможно. Он заглянул другу в глаза и положил ему руку на плечо.
— Ильдер, ты по-прежнему мой первый товарищ. Наступит срок — я сам к тебе приду. А пока походи с ребятами за орехами без меня.
Тому ничего не осталось, кроме как уйти. И он пошел к двери, бормоча: «Ладно… Посмотрим…» Но на другое же утро перед входом в библиотеку Никон задержал Кестюка за руку.
— Послушай, — заговорил он, неловко переминаясь с ноги на ногу. — Может, мы и впрямь нехорошо делаем, скрываемся от ребят, а?..
Кестюк сразу понял, в чем дело.
— Что, к тебе тоже приходил Ильдер?
— Ну да, приходил. Чуть не отнял письмо…
— Вот как! — Кестюк сжал кулаки.
— Ты не сердись, не надо, — заторопился Никон. — Ничего такого не было… Но все равно что-то он вроде учуял…
— Пока не переведем все письмо, никому ни слова. А то, боюсь, завтра же весь поселок будет знать. Что тогда скажут на почте? Возьмут да отберут письмо…
Перевод у них действительно затягивался. И они решили, что будут сидеть в библиотеке подольше.
Видно, они уже примелькались девушке, выдававшей книги. Только друзья появились в библиотеке, она улыбнулась и спросила:
— И сегодня вам словарь нужен?
— Да, конечно, — ответил Кестюк.
— А не скажете — если, конечно, не секрет, — что вы делаете с этим словарем?
— Переводим, — произнес Никон.
— Что переводите?
Ребята переглянулись: можно сказать об этом библиотекарше или нет?
— М-м… Мы письмо переводим.