— А когда велели зайти?
— Через неделю.
— О-о, как долго!..
Мальчики собрались было выйти на улицу, но тут кто-то громко постучал в калитку.
— Кто там? — открыв дверь избы, спросил Никон.
— Почта!
— Заходите! Там не заперто!
Калитка отворилась, и во двор вошла женщина с большой черной сумкой на широком ремне.
— Скажи-ка, это ты будешь Никон?
— Да, я, — удивленно ответил Никон. — А зачем я вам?
— А ты и не догадываешься, — сказала женщина. — Сплясать тебе полагается!
— Как так сплясать?
— Ты, выходит, и писем ни от кого не ищешь? — Женщина полезла в свою сумку.
— Писем? Да нет, я… — Никон запнулся, не зная, что ответить. Он вспомнил, как прощался на пристани с Маюк, и лицо его вспыхнуло. С опаской покосился на Кестюка. Так было неудобно, будто сделал что-то очень нехорошее.
Но Кестюк вроде и не заметил, как растерялся его товарищ. Он смотрел, как женщина копается в сумке, и вдруг хлопнул Никона по плечу.
— Чего молчишь? Ты ведь ждешь письмо от польских ребят.
Наконец она вытащила из сумки конверт с большой пестрой маркой, положила на перила крыльца, а сверху прихлопнула его толстой тетрадью.
У Никона отлегло от сердца. Ура! Письмо-то, оказывается, из Польши. Но удивительно все-таки: как быстро дело обернулось! В письме, написанном Ядвигой Стефановной, они дали адрес Никона. И вот уже ответ пришел!
— Видишь, тебе пишут из Люблина, — сказала женщина и открыла тетрадь. — Вот тут распишись, а потом и спляшешь.
Никон нерешительно стал отнекиваться. Тогда Кестюк, заявив, что письмо и его касается, лихо отбил чечетку. И тут же потянул друга в избу.
— Э-э, постойте, постойте! — засмеялась женщина. — От меня так просто не отделаешься.
— А что еще?
— Письмо!
— Кому? — удивился Кестюк.
— Да все ему же, Никону. И опять заказное, еще раз придется расписываться.
«Пропал я, если от Маюк, — заволновался Никон снова, сжимая письмо из Польши до боли в руках. — Кестюк издеваться будет. А узнают ребята, проходу не дадут…» Он покраснел еще сильней, чем раньше.
Женщина внимательно посмотрела на мальчика и подсунула ему тетрадь.
— Ладно уж, расписывайся, но смотри — в другой раз все равно плясать заставлю…
Ребята сказали почтальону спасибо и пошли в избу. Сначала вскрыли запечатанное сургучом письмо из Польши. Оно было, как и первое, на польском языке, и они, конечно, опять ничего не поняли. Кестюк перебрал листки.
— Смотри-ка, на шести страницах написали!
— Уж больно быстро пришел ответ, — сказал Никон. — Наверняка они узнали что-то новое. Как ты думаешь?
— Посмотрим, — ответил Кестюк. — В общем, ясно: завтра прямо с утра — к Ядвиге Стефановне! Поедем вдвоем, она шума не любит. А то опять Илемби привяжется или еще кто-нибудь…
Никон промолчал, пытаясь сунуть незаметно второе письмо между книгами на полке. Он с первого же взгляда на конверт понял, откуда оно пришло. Маюк сдержала свое слово — письмо толстое, в нем, видно, засушенные листья и травы.
— А другое письмо от кого? — спросил тут Кестюк.
— Да так… Из деревни…
— У вас там живут родные, да?
— Какие родные… Дядя с тетей живут в Канаше… Это так…
Будь на месте Кестюка кто-нибудь другой, Никон, наверно, вывернулся бы. Но не мог он врать Кестюку! Никон взял письмо с полки и посмотрел товарищу в глаза.
— Кестюк, ты ведь знаешь, что я собираю гербарий?
— Это не новость: такого, как у тебя, и в школе нет.
— Я с самого начала стал собирать два… И один потом… — Никон снова покраснел. — Ты только никому об этом не говори, ладно?
— Ну, чего ты, — пожал тот плечами. — Ладно, ладно! Обещаю: никому ни слова.
— И смеяться не будешь?
— Да нет же. С чего ты взял?
— Тогда слушай: один гербарий я подарил Маюк. На намять…
Никон боялся, что Кестюк расхохочется, но тот опять только пожал плечами.
— Ну и правильно сделал. Она же вон как здорово нам тогда помогла.
Тут уж Никон без всякого страха вскрыл конверт. На двух листах плотной бумаги были аккуратно подшиты стебельки и листья, под каждым — название. На третьем листе Маюк описала, как добрались домой, передавала всем ребятам приветы, рассказывала о своей теперешней жизни. Красиво, чисто — буковка к буковке, как бусы на нитке, — пишет племянница жены лесника.
Никон, читавший быстрей приятеля, вдруг ткнул пальцем в конец письма: