Выбрать главу

Все с надеждой посмотрели на меня: я и тогда не отличался богатырским ростом, за что носил прозвище Шкалик. Иногда это и без того обидное наименование в школе сокращали до совсем коротенького Шкала…

Я одним прыжком вскочил на сцену, поставил ногу на табуретку, как на воображаемый барабан, и, выбросив вперед правую руку широким жестом, без запинки и с блеском выдал фразу, на которой бесславно кончилась актерская карьера Сентиментала:

— Вперед, мои славные гренадеры! Я победоносно поведу вас на Москву!

Но эта блистательная актерская «проба» не убедила неумолимую режиссершу Валентину Петровну. У режиссеров всегда имеются свои необъяснимые прихоти. Она все еще «видела» в этой роли кого-то другого…

Ах, так! Роль Гитлера покамест оставалась вакантной. Будущий спектакль находился под угрозой неминуемого срыва. Я решил сыграть на извечных режиссерских трудностях. Я нутром чувствовал, что настоящему мастеру дозволено все. И я пошел на все!

— А Гитлер, по-вашему, что? Гигант, да? — несколько издалека дипломатично начал я. — Так себе, малявка!

— Вот и играй себе Гитлера, Шкалик! — под общий хохот мстительно заявил Вовка Ивнев. Все-таки что ни говорите, а он не мог простить мне своего провала!

— Ладно! Я сыграю вам Гитлера, — холодным тоном согласился я. — Но при одном условии…

— Каком же это? — подозрительно спросила встревоженная Валентина Петровна.

— При условии… — торжествующе, задыхаясь, выпалил я, — я же сыграю и Наполеона! Мое нахальство сразило всех, в том числе и главную режиссершу. К тому же у нее не было выхода. И конкурентоспособных претендентов на столь разноплановые роли не находилось тоже. Я победил!

— Ну а как же с белыми штанами в облипочку? — ядовито кинул посрамленный Сентиментал. — Или будешь играть Бонапарта в штанишках на лямочках?! Да, ничего не скажешь: это был серьезный контрудар! Наши постановочные затруднения с белыми штанами в обтяжку быстро стали известны всей школе. Все, конечно, сочувствовали нашему творческому коллективу, но помочь… Помочь ничем не могли…

И вдруг — о, это спасительное «вдруг»! — ослепительная мысль прорезала безнадежный сумрак наших мальчишеских мозгов: кальсоны! Ну да! Нам нужны добротные кальсоны!

Начались энергичные поиски подходящих кальсон. Все-таки не следует забывать, что время было военное…

Нас выручила одна девочка, сначала пожелавшая остаться неизвестной. Как-то вечером, после репетиции, когда в школе уже не осталось ни единой души, кроме театральных энтузиастов, она отозвала меня в интимный уголок под лестницей. Там, в этом известном святилище тайн и секретов, по необъяснимой причине смущаясь и краснея, она протянула мне завернутый в бумагу пакет.

— Бери… — чуть запинаясь, прошептала она тоном, от которого у меня почему-то запершило в горле. — Это тебе… Для сцены.

О это неуемное и — надеюсь — бескорыстное служение искусству!

Дрожащими руками я развернул пакет, в нетерпении порвав бумагу.

— Лосины?! — ахнул я, не веря собственным глазам. Увы, это были не лосины. Это были колоссального размера кальсоны. Перед их размерами меркли шаровары Тараса Бульбы. Из полотна, пошедшего на это грандиозное сооружение, можно было бы выкроить паруса для полной оснастки сорокапушечного трехпалубного фрегата…

Я горько вздохнул. Но искусство требовало жертв. И я был готов принести эту жертву. Однако в целях сохранения объективной исторической правды и для моего естественного вживания в образ Наполеона кальсоны необходимо было свести к минимуму…

На следующий день, размахивая исподними, как боевым знаменем, я диктовал свои условия. Я немедленно ввел в пьесу наполеоновского маршала из сборника анекдотов только ради одной эффектной сцены.

— Позвольте, сир, — почтительно басил мой долговязый одноклассник Мишка Беркман, — я достану. Я же выше вас!

— Не выше, а длиннее! — мрачно и язвительно обрывал я его под единодушное одобрение болельщиков на репетициях.

Историческая острота пользовалась неизменным успехом и обрела вторую жизнь в школе и ее ближайших окрестностях…

Моя смелость получила награду. Впервые я оказался в центре женского внимания. Даже девочки из старших классов прибегали взглянуть на чудака, который собирается выйти на сцену — подумать только! — в одних кальсонах.