А надо вам сказать, что коком у нас тогда на нашем СРТ был молодой паренек Костя Веселкин, только что свое кулинарное ПТУ закончил. Толковый. И всегда старался команду чем-нибудь вкусненьким порадовать. А вдали-то от дома, да на экваторе… Очень это важно.
И затеял он как-то, помню, беляши… А в беляши ведь полагается и лучок добавить, и перчик, то да се… Безветрие стояло — полный штиль, одно слово… Как начал он беляши жарить — запахи, доложу вам, по судну пошли прямо-таки неописуемые!
А третий механик к обеду припоздал. Завозился с движком, понятное дело. Ну, Костя и поставил на сковородку его порцию подогреть, чтобы с пылу, с жару… Да и отвлекся, видать, недоглядел. Подгорели механиковские беляши… Да… Вот с них-то, с беляшей этих, можно сказать, все и началось…
Обиделся третий, что ему Костя подгорелые беляши принес. И слушать не стал, подожди, мол, сейчас новую порцию сделаю. Специально.
«Какой ты кок! — кричит механик. — Недоучка ты сухопутная! Твоими беляшами только акул кормить!»
Схватил всю сковородку, выскочил на палубу — и все беляши, как есть, за борт вывалил…
И тут, откуда ни возьмись, Одноглазый Джек…. Я отмечал уже — ни на какую приманку не шла эта разборчивая акула, а тут… Просто озверела, из воды выскакивает и все беляши один за одним и заглотнула. Только что не облизывается! Так и ходит около борта, с брюха на спину переворачивается, вроде бы блаженствует.
Третий механик совсем вразнос пошел. Кричит: «Что я говорил?! Этими беляшами только акул и потчевать! Радость акульего желудка!»
Все, кто это видел и слышал, конечно — в хохот. А Костя чуть ли не в слезы. Сами понимаете, ему каково… Молодой еще, к нашим розыгрышам не привык…
И возненавидел он эту рыбину лютой ненавистью, прямо не сказать как. И поклялся наш кок акуле отомстить…
Сначала он ее поймать пытался. Все свободное время от своей поварской работы на палубе проводил. Какие только наживки да приманки он не изобретал! Все перепробовал… А акула не поддается — и все тут!
«Ты беляши, беляши на крючок насади!» — скажет только третий механик. Народ так и повалится от смеха… Но беляши с тех пор из нашего меню исчезли. Понятное дело…
И все-таки что ни говорите, а акулья жадность, пожалуй, Косте-коку помогла. Как? А вот как…
Подошли мы к нашей плавбазе — рыбу сдать на переработку и продуктами разжиться. Ветерок был, волна, хоть и небольшая, да неприятная, не стали мы швартоваться борт к борту, а машиной подрабатываем, пока груз нам в люльке перекинут.
И вот мы видим — в сетке несколько пакетов, мешки какие-то и нога баранья… Стрела зависла между бортами… ну, может, на несколько секунд… А наша акула… Наш пират тунцовый… Наш Одноглазый Джек словно этого момента специально ждал! Как сиганет вверх, как рванет сетку своими зубищами! Еще разок — и баранина наша, вместо того чтобы в отбивные превратиться, исчезает у нее в пасти!
Константин наш прямо аж побелел весь…
«Да что ты, Костенька! — ему буфетчица с плавбазы говорит. — Не переживай ты за эту баранину. Ты же белый как мука!»
Костя так и вскинулся. «Мука? — шепчет. — В самом деле — мука…»
Отошли мы от плавбазы — видим, Костя что-то химичит. Мешок какой-то приволок, к тросу его принайтовливает. А сам шепчет: «Сейчас я ей покажу, из чего беляши делаются…»
Короче, спускает он мешок за борт… И кидается на него с ходу Одноглазый Джек!
Раз зубами акула рванула, два. Словно лошадь в торбу с овсом… А в мешке-то — мука! Водой ее смочило мгновенно… Ну да — тесто получилось и прямо всю морду акулью залепило, словно из огромной квашни. Пасть у нее склеило, зубы завязли, глаза забило…
Ка-а-ак рванет она от нашего СРТ!
Мы еще там месяца два ловили. Я в бинокль несколько раз издали замечал Одноглазого Джека, но — честное рыбацкое слово! — только акула своим здоровым глазом номер наш на борту увидит — и ходу…
СКАЗОЧНИК
Я сидел в глубоком кресле перед низким журнальным столиком, над которым опускалась лампа на витом металлическом стебле. Ее притушенный зеленоватым абажуром свет плавал по полированной поверхности дерева, когда я двигался. И в этом мягком ненавязчивом свете я со скульптурной подробностью видел сильные, выразительные руки женщины, сидевшей напротив меня. Эти руки жили совсем особой, отдельной жизнью, независимо от произносимых ею слов, и их жесты не пытались служить иллюстрацией к тому, что произносилось женщиной. Лицо ее оставалось в тени, но я чувствовал, что время от времени она совершенно по-детски зажмуривала глаза, когда что-то припоминала, и открывала их во время коротких пауз.