Выбрать главу

Я фыркнула, конечно, и тут только заметила, что глаза у него пушистые-пушистые от ресниц и в них просто чертенята прыгают. Он так испуганно посмотрел по сторонам и шепотом спросил:

— Послушайте, а может, эта дорога — ваше частное владение, так сказать, «прайвет роуд», что вы по ней так широко раскатываете?

— Нет, — отвечаю, — я нечаянно…

— Ага, — злорадно протянул он. — Тогда я вас везу до первого автоинспектора. Оформим ваше хулиганское поведение протокольчиком и пошлем к вам в школу. Директор поставит вам двойку по поведению и к экзаменам не допустит. А я буду радоваться, я человек кровожадный!

Говорит, а сам носовой платок достает.

— Берите, забинтуйте ногу, а то всю машину мне своей ядовитой кровью испачкаете…

— Никуда я с вами не поеду… — бурчу.

— Вот как? Тогда покажите, как вы пойдете по этому прекрасному асфальтированному шоссе. Я на ногу ступила, чуть не упала и губу прикусила — так стало больно.

— Не валяйте дурака, — почти приказывает. — Садитесь. И не мешайте мне совершать акт милосердия. А из велосипеда вашего теперь смело можно раскладушку сделать…

Ну что мне оставалось — не злиться же… Кое-как велосипед на крышу пристроили, багажник там был, влезла я в машину. И сразу мне в ней очень понравилось. На заднем сиденье огромный игрушечный мишка сидел, не плюшевый, а весь какой-то шелковистый, гладенький. И шерстка такая, что руки сами тянутся погладить. Я и погладила.

— Знакомьтесь… — это хозяин говорит. — Его Антипом зовут. А меня Александром.

Мишка ростом с пятилетнего ребенка. Взяла я его на руки, потискала, а он рычит! Так и поехали. Саша машину ведет, а я на него посматриваю. Ногу у меня саднит — невозможно сказать как, за брюки порванные стыдно, а почему-то очень хочется, чтобы он на меня взглянул… Но он два раза за всю дорогу только и повернулся.

Первый раз адрес спросил, куда подвезти. Я сказала, а он так серьезно спрашивает:

— Может, сначала в больницу поедем? Там вам на всякий случай прививки сделают против бешенства… И через месяц мы с вами сможем разговаривать на равных…

Ух, я его чуть не ударила!

Второй раз уже совсем у моего дома, когда светофора ждали, он к мишке обратился, как к живому (а тот у меня на коленях сидел) — мол, слушай, Антип… Ты, кажется, с этой девушкой познакомился. Не скажешь, как ее зовут?

— Ирой ее зовут… — сказала я за медвежонка писклявым голосом.

Въехали во двор.

— Вы на каком этаже живете? — спросил Саша.

— На втором.

— Ну и прекрасно… Значит, мне не нужно вас на руках вносить, заметил он и стал разворачиваться.

— А велосипед? — я даже не сразу решилась напомнить.

— Зачем вам этот утиль? — удивился он и уехал.

Он зашел на следующий день. Я одна в комнате сидела, нога забинтована, как кукла, на стуле лежит, будто от меня совершенно отдельно. Звонок зазвенел — веселый такой, ни на чьи звонки не похожий; короткий, длинный и снова короткий. Мы в коммунальной квартире жили, к нам часто звонили, и именно три звонка… Соседка старенькая пошла открывать — и возвращается с Сашей. А тот еще в коридоре с нею разговорился, да так, словно сто лет ее знает. Входит он и руки как-то неловко так за спиной держит, словно стесняется.

— Здравствуйте, Ира, — говорит. Подошел поближе к дивану, на мою ногу внимательно очень поглядел и вынимает руки из-за спины. А у него в руках игрушка такая чудесная, не могу просто: Буратино, да не целлулоидный, не тряпочный, а деревянный, большой, в колпачке с кисточкой, такой настоящий, словно его только-только папа Карло сделал. Я от радости чуть не завизжала.

— Саша, — спрашиваю, — он что, из театра убежал?

— Из театра, — отвечает. — Только не от Карабаса, а от Образцова. Берите, это вам… — И улыбается. — Когда вам ногу отнимут и деревянненькую сделают, все-таки рядом родственная натура будет…

Первый раз он недолго посидел. Ушел, а так и не сказал, что велосипед починил и в коридоре поставил…

А через некоторое время, когда я уже сносно ходить стала, приглашает меня на американский балет!

— Хочу, — объясняет, — вам показать, что могут делать люди, обладающие здоровыми ногами, и чего вы могли лишиться…

Попасть на эти спектакли тогда было почти невозможно. Любая девчонка с нашего курса, я знаю, палец отдала бы, чтобы пойти.

— Нет, — говорю Саше. — Я не пойду. Мы с вами так мало знакомы, а там билеты безумно дорогие…

Саша на меня посмотрел впервые, кажется, без улыбки и тихо так сказал:

— Насчет этого, Ира, вы не волнуйтесь. У меня самого таких денег нет. Просто у меня отец… — Он помялся и назвал такую большую, такую всесоюзно известную фамилию, что я совсем растерялась. — Так вот, это немногое, чем я пользуюсь, кроме его машины: служебные пропуска в театр. Понимаете? Я тоже студент. Только, к великому огорчению мамы, не Театрального, а Кораблестроительного института. Знаете, говорят, что по большей части дети гениев — полные бездарности. Так я, чтобы поумнеть, три года на Балтийском заводе проработал. Есть такая профессия — плазовщик. Они чертят детали кораблей в натуральную величину. И сейчас я поэтому только на третьем курсе.