Входная дверь открылась. Закрылась. Стало тихо.
Толстиков вылез из шкафа и вышел из ванной. Номер, в котором жил Дэвид Аркетт, был просторнее Лешкиного. Кроме гостиной и спальни, здесь имелся еще и кабинет с письменным столом и книжными стеллажами.
Лешка первым делом посмотрел в окно. Оба типа все так же стояли у входа в отель. Покуривая и разговаривая.
В дверь постучали. Удар. Пауза. Два удара.
Толстиков открыл. Джейн влетела в номер и захлопнула дверь.
— Ты где прятался? — спросила она.
— В ванной.
Девочка по-хозяйски оглядела гостиную.
— Ну что, приступим? И они приступили.
Но ни любимых сигарет Джорджа Родуэла, ни его любимой зубной пасты ребята не нашли… Джейн заметно приуныла. Осмотрев гостиную и спальню, они вошли в кабинет.
Лешка подошел к книжным стеллажам.
— А что твой отец любит читать? — спросил он.
— Русскую классику. Толстого, Чехова, Достоевского…
Толстиков провел пальцем по корешкам.
— Вот Толстой… вот Чехов… а вот Достоевский…
Джейн посмотрела.
— Это переводы. А папа читает по-русски.
— Он знает русский язык?
— Не только. Папа еще знает французский, японский и… Смотри… — вдруг перебила она себя: — «Война и мир» на русском. — Девочка сняла книгу с полки и раскрыла. — Ой, что это?..
Лешка тоже чуть не ойкнул.
— Ни фига себе, — сказал он.
Книга оказалась вовсе не книгой. Это была коробка, замаскированная под книгу.
На дне коробки белела записка.
Джейн схватила записку и прочла: «Спящая Красавица проснется в полночь. Ребер».
Она передала записку Лешке.
— Почерк тот же, — сразу определил Толстиков.
Девочка кивнула.
— Да, тот же.
— А твоего отца не называют Ребером?
— Нет. Его же зовут Джордж.
— Ну, может, прозвище… Джейн покачала головой.
— Нет, не было у него такого прозвища.
— А тебя Спящей Красавицей не называли?
— С какой стати?
«Ты ведь такая красивая», — хотелось ответить Лешке, но вместо этого он произнес:
— Ну, может, ты поспать любишь.
— Поспать я люблю. Но Спящей Красавицей меня не называют.
— Тогда записка адресована не тебе, — сделал вывод Толстиков.
Девочка фыркнула.
— Очень верное наблюдение. — Ока походила по кабинету и остановилась возле телефонного столика. — Гляди-ка, автоответчик включен. Давай пленку послушаем? Вдруг это нам что-нибудь даст.
И, не дожидаясь Лешкиного ответа, девочка нажала кнопку. Зазвучал мужской голос. Тот самый, что Толстиков слышал по телефону в номере Джейн.
«…ты должна срочно лететь в Порт-оф-Спейн. Портье передаст тебе конверт. В нем деньги и билет на самолет. В отеле «Хилтон» на твое имя забронирован номер. Поселись в нем и жди… — Немного помолчав, голос добавил: — Опасайся человека со шрамом и золотыми зубами.
Запись кончилась. Других записей на автоответчике не было.
Девочка перемотала пленку к самому началу и вновь нажала на кнопку.
— Джейн, — зазвучал тот же голое. — Слушай меня внимательно, девочка. Тебе грозит смертельная опасность. Завтра утром… — На этом месте — чик! — запись оборвалась.
— Ты понял, Лешка?! — воскликнула Джейн. — Автоответчик установлен на таймер. Через определенные промежутки времени в номер шел автодозвон…
— Но пленку заело, — подхватил Толстиков. — И она остановилась… А ты голос узнала? Это твой отец говорил?
— Нет, голос другой. Было бы странно, если б папа писал записки «чужим» почерком, а по телефону заговорил своим голосом.
— Вообще-то да, — согласился Лешка. — Ну, чего теперь делать будем?
— Лично я лечу на Тринидад, — сказала Джейн.
Толстиков сразу вспомнил о двух подозрительных типах, стоящих у входа в отель. Он посмотрел в окно. Типы все так же стояли.
— Смотри, Джейн, — показал Лешка на них пальцем.
Девочка посмотрела.
— Ну и что?
— Тот, что справа, был с нами в баре.
— Но у него же нет золотых зубов. Ты сам говорил.
— А может, у второго есть.
— При чем тут второй?
— Знаешь, я подумал: а что, если твой отец имел в виду не одного человека, а двух.
— Как это — двух?
— Ну он тебя предупреждал: опасайся человека со шрамом и с золотыми зубами. А может, это два разных человека. Один со шрамом, а другой с золотыми зубами. И оба сейчас тебя поджидают.
— Пускай поджидают. Я через черный ход смоюсь.
— А вдруг и у черного хода засада?