- Алексей! - окликнула она его. - Там привезли больного... Тебе надо спуститься... По-моему, очень тяжелый случай.
Нехорошее предчувствие кольнуло Баталова. С досадой подумал: "Воистину, врач не знает, что его ждет в следующую минуту".
- Пошли!
В приемный покой Баталов шел быстро, широким шагом, так, что полы зеленого халата отлетали в разные стороны. Больничный коридор для его крупной, летящей фигуры казался узким и тесным. Эмма рядом с ним сейчас выглядела особенно маленькой. Постукивая каблучками, она еле поспевала за ним. Но он не обращал на нее внимания. Эмма остановила его:
- Алексей, я зайду в ординаторскую. Если что, я - там.
Он кивнул. В приемной комнате среди белого кафеля на клеенчатом топчане неподвижно лежало темное тело. С первого взгляда Баталов решил, что это бомж. Глаза пациента были закрыты, худые ноги в рваных носках поджаты к животу, небритое лицо безжизненно, вернее, мертвенно бледно. По этой бледности Баталов сразу и поставил диагноз - "лицо Гиппократа"- признак обширного воспаления брюшины. Больной тихо постанывал. Дежурная врач-терапевт, склонясь над столом, заполняла бумаги. Баталов громко спросил:
- Как ваша фамилия?
- Хэращенко... - еле простонал тот.
- Колоритная фамилия, - ободряюще продолжил Баталов: следовало разговорить больного, и по ответам, по голосу понять многое, а может, даже и главное.
- У нас в Морынцях уси с такой живуть.
- Ну и как такой гарный хлопец оказался в нашем городе?
- На заработки приихалы, - отозвался больной. - С сосидом.
- Так, так... Ляжем на спину... Теперь живот обнажим. - Баталов присел на топчан, осторожно дотронулся пальцами до живота. "Доска!" - И давно болит?
- Да с Пасхи. Нанялися мы тут до местного богатея, а его и вбыли. А чего до жинки без грошей повертаться?
- Да уж... без грошей точно не стоит... - лицо Баталова было сосредоточенно. - Где больше болит? Тут? Тут?
- О-тут... Особо, если поем...
- И когда же ты поел в последний раз?
- Учора вечером. Пиво пыв.
- А еще что пил? - Баталов начал сердиться.
- Горилку...
- Почему раньше не обратился?
- Та хто ж знав?.. - голос еле слышен. - Напарник сказав - це не Украйна, в России лечат за груши. Разумил - так пройдэ.
- В Коломне бесплатно лечат. Есть еще в России такие места.
- Думав, горилкою промоется - так пройдэ... Чо дарма людэй беспокоить...
Баталов поднялся.
- "Промоется"!.. Мозги бы вам промыть. Вместе с напарником. - И в сердцах пошел мыть руки. - Эх, братья-славяне!.. - Взглянул на коллегу.- Вот вам ярчайший пример наплевательства на собственную персону. Еще спасибо, что грелку не приложил.
- Та дэж ее було взяты, - прошептал Геращенко. - Мы и так почувалы як прыйдэться. То на базари, то на вокзали.
Баталов подошел к столу. И ему, и дежурному терапевту все, в общем, было ясно. Но Баталов для убедительности сказал:
- Итак, пишите... Разлитой перитонит... Думаю, и еще кое-что... Там посмотрим... В общем, заполняйте бумаги... Барахло его в дезинфекцию... А самого - наверх, к нам... И немедленно - немедленно! - пусть готовят к операции.
В коридоре между тем слышалась какая-то суета. Доносились возгласы, непривычный шум быстрого движения. Баталов вышел из приемной и сразу понял в больнице творилось что-то необычное. Больные, взволнованно переговариваясь, на ходу одевались, натягивали поверх больничных халатов кофты, свитера, кутались в платки. Меж ними сновал персонал - сестры в белых халатах, а некоторые и в пальто. Слышались крики: "Спокойно, больные, спокойно!.. Не задерживайтесь... побыстрей!.. Пропустите с каталкой... Откройте запасной выход!.. У подъезда - автобусы... Садитесь в любой!" Поток по большей части знакомых ему врачей и больных стремился к выходу. Тут была и милиция, и какие-то посторонние - и в военном, и в штатском.
- Какого черта?! - оторопел Баталов, прижатый к стене. - Что случилось? Что за паника?
В этот момент рядом встала Эмма. В ее глазах читался испуг, хотя говорила она сдержанно:
- Только не волнуйся... Это эвакуация... Главврач так распорядился. Да ему ничего и не оставалось. Все случилось только что.
- Что за чушь?.. Какая, к черту, эвакуация?
Рядом раздался низкий внушительный голос:
- Вы завотделением?
- Допустим. А вы кто такой?
Незнакомец в штатском произнес четко:
- Территория больницы заминирована. Понимаете? И вы должны эвакуировать свое отделение.
- Это что, учение, что ли? - недоумевал Баталов.
- Нет, все серьезно, - ответил незнакомец, в котором за версту угадывался фээсбэшник. - Заминирована машина "скорой помощи". Ваш же "рафик". У самого подъезда.
Мимо в страхе бежали люди. Мелькали испуганные лица, глаза. Баталов взглянул на Эмму.
- Может, какой-то сумасшедший позвонил, а вы приняли всерьез?
Лицо Эммы было серым.
- Нет-нет, Алеша. Я все узнала. Это не телефонное хулиганство. Это настоящая бомба. Теракт. Уже арестовано двое чеченцев. Они-то и сказали, что в машине взрывчатка. И собака все обнаружила.
Баталов сжал кулаки в карманах халата.
- Но у меня операция - больной погибает... Я только что осмотрел, он не транспортабелен...
- О какой операции вы говорите? - негодующе воскликнул незнакомец. В его тоне чувствовалась неподдельная тревога. - В любую минуту может рвануть. И ваш панельный корпус рухнет, как карточный домик. Мы обязаны всех, понимаете, всех срочно эвакуировать.
- Я помогу... - заговорила Эмма. - Я сама все отделение эвакуирую... Но ты... Ты, Алексей, должен срочно уйти... Говорят, автобусы подали, всех сейчас же увозят...
Баталов смотрел на нее невидящим взглядом.
- Эмма... - Он взял ее за плечи, взглянул в глаза: - Ты мне нужна, очень нужна...
Она перебила:
- Я знаю, знаю. Я уйду с тобой.
- Я не о том! - Встряхнул ее за плечи. - Без анестезиолога я как без рук. Срочно в операционную и готовь больного... Ты поняла?.. Другого выхода нет.
Не дождавшись ответа, Баталов повернулся и заспешил навстречу бегущим, в свое отделение.
В ординаторской почти никого не было: кто-то что-то нервно искал, кто-то одевался на ходу. Маленький седой Головин, без халата, спешно засовывал в кейс документы, вынимая их из ящика письменного стола. Увидев завотделением, запричитал:
- Кто б мог подумать, Алексей Михайлович?.. Нам все кажется, что тебя-то такое не коснется... А вот поди ж ты... Я и домой не стал звонить. Не дай Бог, узнают. А у жены слабое сердце...