По лондонской привычке Лиханов отгородился от окружающего непроницаемой миной, ел, склонившись над тарелкой. Звучали выкрики против Шушнига, против монархии, против демократии: «Сделаем, как в Германии, да здравствует Адольф, хайль фюрер, долой демократию!..» — орали за сдвинутыми столами. Лиханов обернулся. Штурмовикам подвывали молокососы с затравленным взглядом. «Уже боятся этих», — невольно отметил про себя. На коричневых с интересом и затаенным страхом поглядывали девицы, забежавшие перехватить у стойки булочку с кофе. И главное — никто не возражал. Штурмовики и хаймеровцы орали свое, и никто не пытался их останавливать. Когда раздался призыв к путчу, к оружию, из-за стойки выглянуло некое озабоченное лицо — может быть, хозяин? — и тут же скрылось, изобразив крайнюю занятость. После призыва к путчу коричневые затянули тирольскую песню. «С Гитлером им снюхаться охота, — думал Лиханов. — А потом назад, к августу четырнадцатого, полным аллюром…»
«Необходим жесткий порядок — только так будет восстановлена великая Австрия! — грянуло за тирольской песней. — Всю власть — Артуру Зейсс-Инкварту! Виват! Хайль!»
«Это чтобы люди опять теряли родину, жизнь, любовь», — грустной и горькой была усмешка. Лиханов бросил на стол несколько марок и ушел.
По улице двигались спокойные люди, которым было явно наплевать на все, о чем спорили и орали в пивной. То были не их страсти, не их жизнь — они слишком вжились в свои размеренные обывательские будни, чтобы реагировать на выходящее из привычных представлений. Так думалось Лиханову, когда он смотрел на сосредоточенные и безмятежные, серьезные и лукавые лица венцев. Закричать им: остановитесь, герр, придержите шаг, фрау, задержитесь, фройлен, послушайте! Послушайте, что вам готовят там, в пивной, какой вас-серсупчик сварят вот эти, сдобрив его горьким коричневым соусом. О нет, фрау, я не имею в виду коричневый соус французской кухни. Тот варят на бульоне от поджаренных телячьих костей — этот будет сварен на костях вашего сына, герр, вашего жениха, фройлен, вашего мужа, фрау… Почему никто не видит, не слышит, почему полицейский спокойно стоит на углу, вместо того чтобы взять дубину и вытряхнуть эту нечисть! Эй, господа прохожие, очнитесь! Пока не поздно… Прислушайтесь, куда зовут вашу накрахмаленную Австрию! Потом будет стыдно, больно и кроваво. А кто спасать вас станет? Опять Ванька с дубиной, как при Кюненсдорфе иль при Бородине? Так-то, господа хорошие, беспечные тирольцы, гордые потомки грандов-лордов… Чьи вы там потомки, а? С какой шпаной сюда явился из Испании первый Габсбург?
Не заметил, как с Ринга попал во Внутренний город. Ам Хоф была длинной улицей, уходящей вверх по склону холма. Вот и Центральная пожарная часть.
«Типичный тевтон», — с неприязнью подумал Лиханов, увидев Вайзеля, начальника отряда пожарной части, в его небольшой, изящно обставленной конторке: книги, цветы, бронзовый письменный прибор на столе, красивые шторы на окнах. Вайзель был высок, блондинист, широкоплеч, лицо пышет здоровьем сильного тридцатилетнего мужчины.
— Добрый день, я от вашего бывшего работника… то есть, бойца… не знаю, как у вас тут правильно… от Лиханова Андрея. Я тоже Лиханов, его кузен.
— А… — Вайзель улыбнулся. Его улыбка показалась Лиханову кривой и недоброжелательной. — А… — еще раз протянул Вайзель, приподнимаясь из-за стола. Лиханов отметил, что восседает начальник команды в комфортном кресле с аристократической шелковой обивкой — эта мелочь тоже резанула. Вроде бы тут все должно быть предельно аскетичным, как все, что сопутствует беде и несчастью. — Слушаю вас.
Лиханов пожал плечами:
— Это я вас слушаю. Брат сказал перед отъездом, что вы не против, а я готов, выбора… Я имею в виду, других предложений у меня нет… — Он замялся и добавил, превозмогая себя, не хотелось распинаться перед тевтоном. — Я боевой офицер, жизнью рисковать привык, думаю, пожарное дело придется по мне.
— Вероятно, — кивнул Вайзель, кивок показался Лиханову наигранным. — К нам обычно приходят люди, привыкшие рисковать жизнью. Герр Андрей, ваш кузен, уверял меня, что вы достойны занять его место в нашей команде. Я искренне рад, что герр Андрей вернулся на свою родину, но нам его уже недостает… Мы будем вынуждены назначить вам испытательный срок. Одну минуту. — Он снял трубку внутреннего телефона, кого-то назвал. — Следует ли вам объяснять условия вашего труда?