— Конечно, я по-христиански скорблю об участи русских. Но они отвергли бога, и их судьба, очевидно, предрешена, — мягко заговорил Шушниг. — Небо карает грешных. Однако скорбя о невинно убиенных, прежде всего я должен думать о своем народе. Почему бы мне и президенту Бенешу не выслушать Гитлера? Скажи он прямо, чего он хочет…
Я имею в виду конечные цели… Можно же найти некую приемлемую для всех общность.
— Вы полагаете? — резко спросил Дворник, не ожидал он подобной бесхребетности от канцлера Австрии. — Может быть, разумнее нам сплотиться в борьбе с общим злом? Чехам и австрийцам?
— У Чехословакии союзный договор с СССР и Францией. Есть ли смысл Бенешу искать опоры еще и в Австрии? — с сомнением спросил Шушниг.
«Боже мой, — подумал Дворник, — он в своем великоавстрийском шовинизме даже не понимает, что это ему предлагается опора…»
— Смысл есть в любом антинацистском пакте! — в сердцах воскликнул профессор. — Что же касается ваших попыток договориться с Гитлером… — Дворник усмехнулся. — Разве речь об опоре! Речь о совместных действиях…
«Каких? — горько подумал Шушниг, но смолчал. — Боже, нужно только продержаться до первого сентября, дождаться, когда Гитлер увязнет в скифских степях… И что Бенешу равняться со мной! Бенеш рискует всего лишь районом, я — всем государством. Нет, мы с Бенешем не поймем друг друга. Судеты!.. Если бы в ультиматуме Зейсс-Инкварта речь шла, допустим, только о Штирии, я отдал бы, чтобы спасти целое. Отдал же я Муссолини Южный Тироль и тем получил покровительство итальянцев. Кто знает, уступи Бенеш Судеты Германии, Гитлер мог бы предоставить чехам ряд гарантий. Разумеется, если чехи откажутся от помощи Франции, и главное — СССР. Вот причина, по которой я легко откажусь от предложений Дворника».
— Договариваясь с вашим президентом, — сказал Шушниг решительно, — я буду вынужден вступить — в коалицию, где уже участвуют Блюм и Сталин. Вряд ли я буду понят. Это нетрадиционно.
— Отчего же… — возразил Дворник. — Это достойно: получить сильных союзников. Когда речь идет о жизни и смерти, незачем лезть в идейные тонкости и продолжать проклинать большевиков — к тому же подобный способ общения с Россией давно вышел из употребления. Настоятель Кентеберийского собора…
— Для меня это невозможно… — оборвал Дворника Шушниг.
— Допустим, — настаивал тот. — Я тоже не буду родниться с красными и в гости к коммунистам не пойду. Но сейчас следует думать не только о нас, о личностях, стоит думать о тех массах, которые стоят за нами, о народе, Курт. Зачем приносить народ в жертву упрямству и амбициям?
— Я заключу договор, о котором вы так горячо говорите, и в стране начнется фашистский путч, опять-таки пострадает народ.
— Путч… — задумчиво повторил Дворник. — Возможно. Но ведь и против путчистов вы будете не одиноки. У нас, чехов, крепкая армия, и идеи национал-социализма не растлевают ее, в отличии от вашего хаймвера.
— Вам и это известно… — уронил Шушниг мрачно.
— К тому же путч, — не обращая внимания на эти слова, продолжал Дворник, — еще одно свидетельство военной слабости Гитлера. Он берет на испуг. На испуг и разъединение тех государств, в которых заинтересован как в плацдарме и экономическом подспорье.
— Значит, пока Гитлер слаб, нужно пустить на свою территорию сильных русских?
— Можно и без русских. Вы и Бенеш. Может быть, румыны, югославы, поляки…
— Беку я не верю. Он авантюрист.
— За сепаратные переговоры с Бенешем я ручаюсь, Курт. И готов принять на себя миссию их подготовки.
— Благодарю, — коротко ответил Шушниг и замолк. — Не смею обременять вас.
Замолчал и Дворник. Говорить было не о чем.
9
Возле телефонной будки стояли два старика, увлеченные неторопливой беседой. Их таксы, одна к одной палевого цвета, на одинаковых поводках разглядывали друг друга, словно раздумывая, а не вступить ли и им в беседу.
, Эта сценка стала первым венским впечатлением Дорна. На Центральном почтамте Дорн получил телеграмму «до востребования». Ингрид сообщала, что завтра в полдень будет ждать его у памятника Штраусу. Что ж, отличное время: с утра Дорн выслушает хаймверовских трибунов, встретится с Гауком из абвера. Он звонил ему из Праги.