Лиханов молча взял пачку памяток, перетянутую бумажной лентой. По пути скуки ради глянул на текст памятки — и присвистнул. В первых строках казенным слогом оповещалось о правилах поведения при возникновении очага пожара. Но потом… «Австрийское гау — нет! Австрийская республика — да! Долой слуг фюрера! Как может австриец-католик мечтать о соединении с протестантской Германией? Чтобы дать австрийцам свободу и благополучие, следует рассматривать наши внутренние проблемы с социальной, а не национальной точки зрения. В этом ваша основная ошибка, господа пангерманцы и профашисты. Лучше, пока не поздно, вдумайтесь в цифры, которые вы хотели бы игнорировать: на выборах в парламент за великогерманскую партию было подано в 1930 году всего 12 процентов голосов, а за национал-социалистский союз, более известный как филиал НСДАП, всего 3 процента. Среди австрийцев нет пятой колонны, на которую вы так надеетесь. В нашей красавице Вене всего 9 тысяч штурмовиков — каждый крупный завод Флорисдорфа выставит куда больше борцов Красного фронта. И не надо провоцировать, что правительство боится плебесцита, который проголосует за аншлюс. Этого народного голосования боитесь прежде всего вы, господа. Правильно, что гауляйтер Вены Тавс оказался за решеткой. Всех туда вас, господа, за измену Родине и народу».
«Написано довольно безыскусно, словно нижний чин писал… У нас в полку большевики так агитацию вели — на наглядных примерах, на разоблачениях, на цифирках… Для доходчивости. Для безлошадных. А мне предлагается подсунуть писульку тузам. Но почему предлагается мне?» — на секунду задумался Лиханов и понял: если коричневые схватят его за руку, он же будет на своем дурном немецком объяснять с упорством идиота, что распространяет противопожарные памятки, — и всем станет ясно, что он не ведает, что творит, ибо, не зная достаточно хорошо языка, не мог, конечно, прочитать текст целиком. А если придут с вопросом в пожарную часть, то кто и когда подменил памятки прокламациями, там и знать не знают. Хоть в типографии, хоть на складе… Неплохо придумано. Он теперь понял, почему с таким пристрастием Эбхарт интересовался при первой встрече его отношением к коричневым.
Деловито и собранно Лиханов обошел перед началом конференции зал, разложил «памятки». Потом пожурил хозяина за узкий проход в гардеробе — при панике может возникнуть пробка. «Насчет паники не знаю, — подумал Лиханов, — а вот то, что они из-за листовок взовьются, это точно. Жаль, что он этого не увидит. У него теперь другая задача». Лиханов с ненавистью смотрел в спину Дорна.
Они миновали собор святого Стефана, повернули к парку, Дорн явно направлялся к памятнику Штраусу. Дорн остановился. Огляделся. Посмотрел на часы. Кого-то ждет. Лиханов так и не решил, что ему делать. Может, задушить? Но в многолюдном парке это тоже не так просто. Набить морду можно. В любом случае, решил он, перед тем как кончить Дорна, надо набить ему морду. За все его, лихановские, страдания.
А все же странный этот Дорн. И деньги у него есть, капиталец. На его месте сидеть бы тихо и спокойно под вечным шведским нейтралитетом и ни о чем не думать, денежки считать. Так нет же! Что его толкает на разные авантюры с фон Лампе, с Иденом, с бумагами проклятыми, за которые простой человек и полкопейки в базарный день не даст, а этот только за подделку бювара отвалил… Что это? Честолюбие или страсти низкие? А может, он вообще шпион? Немецкий — скорее всего. Но немец никогда не стал бы переплачивать. А за бювар Дорн переплатил ему, ох, переплатил. Немец скорее убил бы сразу, как бювар из рук принял. А может, он на Францию работает? И тогда — он против немцев? Нет… Тогда бы ему с фон Лампе не договориться. «Ах, боже мой, о чем я думаю, — усмехнулся Лиханов. — Да какая мне разница! Одно важно: от присяги убивать тевтонов…» — и тут он увидел: к Дорну подходила женщина. Не молоденькая уже, но симпатичная. Лиханов бы сказал о ней — славная, милая. Улыбалась, Дорн пальцы ее в перчатках сжал, совсем по-довоенному. Дорн взял ее под руку, они пошли к небольшому прудику… Дорн кивнул мальчишке с корзинкой, взял у него булку, женщина начала кормить лебедей. «Какая идиллия, — подивился Лиханов, — и тут появляется злодей в маске, стало быть, я. Дама в обмороке. Вот пошлятина! Чарская бы постеснялась. Но как интересно: Дорн и дама».
Дорн и его спутница тихо пошли. «Может, он вообще в Вену ради этой дамы приехал, а я кручу турусы на колесах… Но все равно. Указать на меня мог только он. Уже за это… Пока меня пожарники прикрывают, а завтра вообще тут неизвестно что будет и… Может, даже в Чехию уйти не успею. И не то что в Интерпол, в самоё СД угожу», — думал Лиханов, когда Дорн и его дама подходили к стоянке такси и садились в первую машину. Он прыгнул в следующую.