— Ничего не понимаю, — одними губами прошептал Хайнихель. — Гауптштурмфюрер Дорн производит слишком благоприятное впечатление. Невероятно… Да и зачем ему меня подставлять? Наши пути никогда не пересекались. Я ничего дурного… И самое главное — в Вене Дорна не было.
— Вы рассуждаете как чистый младенец, Курт. Простите, я имею право выразиться при возрастной дистанции, нас разделяющей. Дорн подставлял не вас. Не вас лично. Он ломал дело, — и Лей опять умолк многозначительно и выжидающе.
Молчал и обескураженный Хайнихель. «Как же так, — думал он, — Дорна в этот момент в Вене не было… Может, кто-то из сотрудников комиссии оказался его человеком? Но доказательства? У меня нет никаких доказательств… Как нет прямых доказательств и против меня. Верно мыслит штандартенфюрер — формальная сторона, вот в чем причина всех моих неприятностей, так я и наказан, в общем-то, формально. А может быть, Лею нужно меня просто стравить зачем-то с Дорном? Так еще попадешь в новую беду!»
— Признаюсь вам, Курт, я никогда не разделял мнения о том благоприятном впечатлении, которое производит Дорн на окружающих. Я давно его знаю, и обстоятельства, которые нас сводили… Впрочем, я не о них.
«Почему он так волнуется? — удивился Хайнихель, когда Лей опять заговорил. — Чего он вертит туда-сюда, никак не скажет главного, ради чего, собственно, пришел ко мне? Поделиться воспоминаниями и выразить соболезнование? Мол, почти мы с тобой друзья по несчастью? Почти, да не почти… Подтолкнуть против Дорна? Предложить, как исправить мою ситуацию? Дать мне убедительные доказательства полной моей невиновности в деле с австрийскими архивами? Что он крутит? Видно, надо быть с ним очень осторожным. Кто его знает…»
— Против Дорна сложно выступать, — продолжал Лей. — Он человек крайне осмотрительный. Очень умен. У него на один ваш три ответных хода. Я все это знаю по себе, потому говорю с уверенностью, и вы, Курт, должны мне верить на слово: все, что с вами произошло — это итог работы Дорна, видимо, его хозяева поставили перед ним задачу сорвать процесс над Шушнигом. Это все тоже следует доказывать, а мы не располагаем фактами и возможностями их поиска… Да и к тому же, если вы заметили, у нас в аппарате, да и не только в аппарате, завелся некий институт любимчиков. Скажем, у Роммеля это граф Штауффенберг, у Геббельса — молодой Аксман, у Геринга — Шульце унд Бользен, Геринг даже был посаженным отцом на его свадьбе. И как уверенно поговаривают, генерал Гизевиус из Объединенного штаба разведки и связи весьма привечает Дорна. Я не хочу спорить с генералом, у Дорна масса достоинств… Весь вопрос, кому эти достоинства идут впрок.
— Я понимаю все ваши сомнения, — перебил Лея обер-лейтенант. — Но… Почему вы все же считаете, что гауптштурмфюрер Дорн был виновником моих несчастий?
— Я же объяснил… Один почерк, одна манера компрометации, как со мной в тридцать втором. И — Англия, английские газеты, в которых у Дорна есть связи. Неужели вас ничто не убеждает? Да мыслите же шире, обер-лейтенант! Ничего не доказуемо, но отомстить мы должны. Теми же методами, Курт, какими работает Дорн: двойная игра, подлог, что там еще в арсенале подлецов? Ответьте прямо: вы сможете выйти напрямик на словацких националистов? Еще лучше, на их террористические группы?
— Разумеется, у меня есть свои люди среди аграриев.
— Передайте им фотографию Дорна, и хорошо бы те нашли среди своих людей тех, кто не слишком хочет, чтобы Чехословакия стала нашим гау. А потом нужно пустить за Дорном дурную молву, якобы Дорн заставил Дворника работать на нас. Врите, сколько воображения хватит. Знаете, как будет Дорн у чехов спасать свою шкуру? Он расскажет о своей роли в спасении Шушнига от суда. Он особо подчеркнет, что это именно он, Дорн, добыл и передел английским журналистам показания Планетты. Наши люди все это документально передадут нам. Вот ваша реабилитация, Курт. Плюс, в любом случае, мы скомпрометируем президента Бенеша. Понимаете, какая получится акция?