– Как давно он умер? – спросил барон.
– Вот тут нужен полицейский врач, а не я… По крайней мере, труп не успел окоченеть. Может быть, что-то прояснит миссис Уинвуд, когда придет в себя.
Носовым платком Уэстбери осторожно обернул стоящий на тумбочке флакон, поднес к глазам, осмотрел, понюхал.
– Судя по надписи и по запаху, это жидкий тоноксил – очень сильное сердечное средство, оно изготавливается в Швейцарии на основе дигиталиса. Осталась приблизительно половина флакона… – Уэстбери понюхал рюмку. – Рюмка также пахнет тоноксилом. Ничего странного, что он принимал эту штуку, если у него было больное сердце… Но без экспертизы мы не можем утверждать, чистый это тоноксил или туда добавлено что-нибудь…
– Например, цианистый калий, – нервно хихикнула Рамона. Уэстбери поставил флакон на место.
– Мистер Уэстбери, – произнес Берковский. – Вы сказали, что лекарство очень сильное…
– Да.
– Следовательно, если бы человек со здоровым сердцем разом выпил полфлакона…
– Он бы умер… Правда, не мгновенно.
Билл Уотрэс скептически хмыкнул.
– Вы намекаете, что наш приятель покончил с собой? Бросьте! Только не Уинвуд… Да и с чего бы вдруг? От угрызений совести после вчерашней речи?
Как день ясно, он пил эту штуку по капельке, а к сегодняшнему дню осталось полфлакона, и все!
Берковский помолчал и тихо закончил свою мысль:
– Спящему на спине человеку можно влить тоноксил в рот… Он инстинктивно проглотит лекарство…
– Господа, обойдемся без гипотез, – предостерег Уэстбери. – Хотя бы пока…
Я продолжаю осмотр комнаты.
В следующие полчаса он аккуратно и методично вскрывал чемоданы, шкафы, передвигал мебель, комментировал свои действия. Все это было достаточно скучно и рутинно до тех пор, пока очередь не дошла до ящиков письменного стола. То есть в самих ящиках тоже не нашлось ничего заслуживающего внимания, но дотошный Уэстбери вытаскивал их из стола один за другим и под днищем третьего обнаружил сложенный вчетверо лист бумаги. Развернув лист, Уэстбери увидел, что он исписан мелким почерком с обеих сторон, но не до конца.
Читая найденное письмо, Уэстбери все больше хмурился, а когда закончил чтение, опустил руку с листом и молча обвел присутствующих взглядом.
– Что там? – не выдержала Антония Фитурой.
Уэстбери все еще колебался.
– Этот документ, – нерешительно проговорил он после паузы, – настолько конфиденциального характера и настолько серьезен, что я вряд ли вправе его оглашать…
– Но скажите хотя бы, – настаивала Антония, – из-за этого документа Уинвуда могли убить?
Уэстбери медленно кивнул.
– И это мог сделать кто-то из нас?
Уэстбери снова кивнул.
– И этот документ то, что мог искать в комнате убийца?
Третий утвердительный кивок.
– Тогда вот что, – взял слово барон Эстерхэйзи. – Раз ситуация оборачивается таким образом, что все мы оказываемся под подозрением, ни у кого не должно быть преимущества. В том числе и у вас, Уэстбери. Либо содержания документа не знает никто, либо его знают все. Читайте вслух.
Совершенно неожиданно барона поддержала леди Брунгильда.
– Читайте. Я хочу знать, что происходит в моем доме.
Уэстбери неохотно сдался.
– Хорошо. Думается, вы правы… Но документ довольно длинный, и я предлагаю сначала закончить здесь, а потом перейти в курительную или в библиотеку.
Кроме того, мы не можем оставить тут тело Уинвуда…
– В подвале замка есть большие холодильники, – сказал дворецкий. – Если освободить один из них…
– Да, это подходит.
Осмотр быстро завершился, так как и без того приближался к концу. Тело Уинвуда перенесли в холодильник в подвале.
Никто уже не думал о том, как объяснить такое поведение швейцарской полиции, – другая общая мысль владела обитателями Везенхалле, мысль о возможном убийце среди них. Ведь если убийца существует, он способен нанести еще один удар…
По пути в библиотеку Корин немного отстал. Барон Эстерхэйзи обратил внимание на его глубокую задумчивость.
– Что с вами, Торникрофт? – вполголоса спросил он. – Вас так тревожит то, что Уэстбери нашел в комнате Уинвуда?
– Нет, – тихо ответил Корин. – Гораздо больше меня тревожит то, чего он так и не нашел.
20
В библиотеке вспыхнул краткий спор о необходимости присутствия дворецкого Керслейна. Барон Эстерхэйзи резонно заметил, что, коль скоро дворецкий постоянно находился в замке, нельзя исключать его из числа подозреваемых. Та же логика требовала посвятить в суть дела экономку, но Франческа пока не могла оставить Коретту.