Можайцев внимательно слушал. В его глазах, скрытых за большими стеклами очков в золотой оправе, появилось выражение неистового гнева затравленного человека.
— Ты зря не приезжал, — произнес он сквозь зубы, — мне теперь не страшны ни Харвуд, ни наш тюремщик из Брайт-ривер — Годдарт.
Шольц пристально посмотрел на товарища.
— Не теряй чувства осторожности, — заметил он. — Остались считанные дни, и ты будешь в России. А до того будь начеку. Годдарт — один из опытнейших разведчиков Харвуда. К тебе его приставили не случайно: Годдарт отлично знает Советский Союз и не хуже тебя, абсолютно без акцента говорит по-русски.
Можайцев был искренне изумлен. Деловым тоном Шольц продолжал:
— Все годы прошлой войны Годдарт провел на советской территории.
— Что он там делал?
Шольц как-то странно ухмыльнулся.
— Сотрудничал с гестапо, выдавая себя то за немца, то за поляка, а при случае превращался в русского партизана.
— Понимаю… — медленно произнес Можайцев, сжимая кулаки.
Шольц продолжал:
— Я должен был соблюдать крайнюю осторожность — появись тут Годдарт до меня, он мог бы просто пристрелить тебя.
— Если этот негодяй попадется мне — я задушу его, — глухо сказал Можайцев, — рассчитаюсь сполна за все.
— Ты имеешь в виду похищение твоего сына? — осторожно осведомился немец.
— Да. Удивительно — как это я раньше не понял, что и это преступление — дело рук Харвуда и Годдарта… Таким путем они хотели держать меня в повиновении.
— Н-не знаю… — неопределенно пожал плечами Шольц.
Можайцев повернул обратно. Шольц с решительным видом встал на его пути.
— Ты с ума сошел?
— Я вернусь в гостиницу и позвоню в советское консульство в Осло. Мне надоело прятаться.
— В гостиницу тебе возвращаться нельзя. Вот-вот появится Годдарт и, конечно, не один… Они схватят тебя, посадят в самолет и водворят в Брайт-ривер.
Можайцев продолжал молча идти. Шольц рассвирепел.
— Стой, черт тебя возьми! Они обвинят тебя в убийстве американского гражданина и посадят на электрический стул.
Можайцев остановился.
— Какого американского гражданина? — спросил он с выражением крайнего изумления.
— Того самого, которого к тебе подослал Харвуд. Час назад Крюгер пристукнул парня, и теперь он лежит у себя в номере… Годдарт свалит убийство этого краснорожего субъекта на тебя, и тогда тебе крышка. Идем же, идем скорее, — почти закричал Шольц, увлекая за собой инженера.
Можайцев больше не сопротивлялся. Для того чтобы разобраться в создавшейся ситуации, требовалось время, то есть то, чего у него сейчас как раз и не было.
Тропинка уходила направо, в обход прибрежных скал, — гостиницы теперь не было видно. Впереди, на самой оконечности мыса, Можайцев заметил Крюгера.
— Зачем нужно было обязательно убивать его? — спросил Можайцев, имея в виду человека Годдарта.
— Иначе он выследил бы нас, и Прайс уже сегодня знал бы, где искать тебя.
Можайцев бросил на приятеля удивленный взгляд.
— Уверен, он и без того понимает, что разыскивать меня надо на территории Советского Союза, — сказал он.
— Возможно, возможно… — пробормотал Шольц. — Однако следовало бы прибавить шагу… Годдарт, наверное, уже прибыл в гостиницу… Сейчас он найдет там своего агента…
— Что это делает Крюгер? — задал неожиданный вопрос Можайцев.
Шольц почему-то смутился.
— Где ты его видишь? Ах, вон он где! Крюгер держит связь с советской подводной лодкой, которая доставит тебя в Ленинград или Мурманск, смотря по твоему желанию. Идем скорее, они ждут тебя.
Но Можайцев не двигался с места, — он заметил смущение Шольца.
— Прошу объяснить мне, — сказал он сухо, — каким это образом Бодо Крюгер превратился в твоего доверенного да еще в друга русских? Я имел возможность убедиться, что он — агент западногерманской тайной полиции. Я не доверяю ему.
Шольц явно не ожидал такого оборота и растерялся.
— Какая чушь! Крюгер — агент полиции! — он попытался рассмеяться, но у него из этого ничего не вышло. — Идем же, нас ждут. Смотри, с подлодки подают сигналы.