— Мне так и говорили.
— Этим делом занимается лейтенант Гомез, начальник полиции. Полицейское управление на другой стороне площади.
— Знаю по своему опыту, что в подобных случаях полиция не особо старается помочь. — Я положил еще десять долларов рядом с первой банкнотой. — Я журналист. Возможно, здесь будет для меня материал. Все очень просто.
— А, теперь понимаю. Газетчик. — У него загорелись глаза. — Чем могу помочь?
— Бауэр. Что вы о нем можете сказать?
— Совсем немного, сеньор. Он прибыл на прошлой неделе из Сукре. Говорил, что ждет приезда друга.
— Кто-нибудь к нему приезжал?
— Нет, насколько мне известно.
— Как он выглядел? Опишите его.
— Шестьдесят пять, но, возможно, и старше. Да, вполне может быть, что старше, но утверждать трудно. Из тех мужчин, в которых постоянно ощущается жизненная энергия. Настоящий мужик.
— Почему вы так говорите?
— Мощное сложение. Невысокого роста, но плечи широкие. — Он развел руками. — Толстая, мощная шея.
— Толстяк?
— Нет. У меня не осталось такого впечатления. Скорее, массивный человек, впечатление силы. Он хорошо говорил по-испански, но с немецким акцентом.
— Вы можете это определить?
— О, да, сеньор. Здесь бывает много немецких инженеров.
— Могу я взглянуть на запись в регистрационном журнале?
Он развернул журнал ко мне. Это была запись, предшествующая моей. Там были паспортные данные, внесенные клерком, и рядом подпись Бауэра, легкомысленная завитушка, но поставленная твердой рукой, и дата, в которой семерка была написана с черточкой, континентальный стиль.
Я кивнул и подтолкнул десятки к портье.
— Спасибо.
— Сеньор. — Он подхватил двадцать долларов и спрятал их в нагрудный карман. — Я покажу вам вашу комнату.
Я взглянул на часы. Уже одиннадцать.
— Слишком поздно, чтобы наведаться в похоронное бюро.
— О, нет, сеньор. Там всю ночь дежурит смотритель. Здесь такой обычай: умерших не оставляют без присмотра в течение трех дней и трех ночей на случай… — Он замялся.
— Ошибки? — предположил я.
— Так точно, сеньор. — Он грустно улыбнулся. — Смерть такая окончательная вещь, что хочется быть уверенным. Сверните по первой улице налево. Вы увидите похоронное бюро в самом конце. Ошибиться невозможно. Над входом синий фонарь. Смотрителя зовут Хьюго. Скажите, что вы от Рафаэля Марено.
— Благодарю вас, — сказал я официально.
— К вашим услугам, сеньор. Если вам захочется перекусить после возвращения, что-нибудь можно будет организовать. Я дежурю всю ночь.
Он снова развернул газету, а я зашагал через холл к выходу. Задержавшись на верху лестницы, я заметил, что процессия уже выстроилась. Она была похожа на ту, что я наблюдал в Мексике. Возглавляла ее пара ряженых с яркими фонарями в руках, одетых властелинами смерти и ада. За ними шли дети с мигавшими свечами, некоторые уже погасли под сильным дождем, следом взрослые с корзинками с хлебом и фруктами. Кто-то заиграл на флейте, тихо и заунывно, к нему присоединился барабанщик. Только эти звуки и сопровождали движение абсолютно безмолвной колонны.
Нам, кажется, было по пути, поэтому я пристроился в хвосте процессии, поднял воротник плаща, чтобы защититься от сильного дождя. Похоронное бюро я увидел сразу. Как и говорил Марено, над входом горел синий фонарь. Я остановился, наблюдая за продвижением процессии, звучание флейты и барабана странно завораживало. Только когда процессия свернула на другую улицу и совсем скрылась из вида, я дернул за цепочку звонка.
Довольно долго было тихо, только шумел дождь. Я уже взялся за цепочку, чтобы позвонить еще раз, когда услышал, что за дверью кто-то двигается, шаркающие шаги приближались. На высоте глаз открылась решетка, и показалось лицо, очень бледное в темноте.
— Хьюго?
— Что вам угодно, сеньор? — Голос был едва слышным шепотом.
— Я бы хотел увидеть тело сеньора Рикардо Бауэра.
— Возможно, утром, сеньор.
— Меня прислал Рафаэль Марено.
Наступила пауза, потом решетка закрылась. Послышался звук отодвигаемого засова, дверь заскрипела, открываясь. Он стоял с масляной лампой в руке, очень старый и очень хилый, словно один из его собственных подопечных решил встать и выйти. Я скользнул внутрь, он закрыл дверь.
— Идите за мной, пожалуйста.
Он пошел впереди меня по короткому коридору и открыл дубовую дверь. Мгновенно я ощутил запах смерти, его отвратительную сладость в холодном воздухе. Я замешкался на мгновенье, но последовал за смотрителем дальше.
Помещение, в которое я вошел, освещалось единственным источником света в виде масляной лампы, свисавшей на цепи с потолка в центре, и было полно теней. Это была покойницкая, какие мне уже доводилось видеть раньше пару раз в Палермо и в Венеции, хотя венецианская версия была значительно усовершенствованной. Здесь находилось около десятка гробов с обеих сторон, но мне сначала было предложено подняться по ступенькам на маленькую платформу, где стоял стол и стул.