Потом его завербовал Борман. Он предложил ему возможность проведения исходного эксперимента. В смысле создания самой жизни. Вызов, который не мог не принять ни один ученый, который чего-то стоит.
— Где остальные сотрудники? — спросил Борман.
— В комнате отдыха, ужинают.
— Пятеро. Три медсестры, два медбрата. Я не ошибся?
— Именно так, рейхсляйтер. Что-то не так?
— Все прекрасно, — сказал Борман, успокаивая его. — Просто в это трудное время люди склонны поддаваться панике и бежать. Я хотел удостовериться, что никто из ваших людей этого не сделал.
Вайдлер был шокирован.
— Ни одному из них это не могло даже в голову придти, рейхсляйтер. Да, кроме того, они не могли бы пройти через охрану.
— Да, вы правы, — согласился Борман. — Так вы говорите, что все прошло хорошо? Мы уже готовы?
— Я полагаю, да. Но вы должны судить сами.
— Тогда давайте посмотрим.
Вайдлер достал из кармана связку ключей, выбрал один из них и направился к двери в другом конце лаборатории. Борман, Раттенгубер и Шил пошли за ним. Вайдлер вставил ключ в замок, и дверь распахнулась.
Играла музыка. Седьмая симфония Шуберта, медленные величественные звуки наполняли комнату. Вайдлер вошел первым, остальные за ним следом.
Под сильным белым светом, спиной к ним за столом сидел мужчина в брюках из фланели и в коричневой рубашке и читал книгу.
Вайдлер сказал:
— Добрый вечер, герр Штрассер.
Человек, названный Штрассером, оттолкнул стул, встал и повернулся к ним, и Мартин Борман словно увидел себя в зеркале.
Раттенгубер едва подавил вскрик ужаса.
— Бог мой, — прошептал он.
— Да, Вилли. Теперь ты знаешь, — сказал Борман и протянул руку. — Штрассер, как вы себя чувствуете?
— Прекрасно, рейхсляйтер.
Голос был совершенно идентичным, и Борман медленно покачал головой.
— Конечно, с уверенностью утверждать не могу, поскольку, кто знает, как звучит его голос, но мне кажется, все нормально.
— Нормально? — возмущенно воскликнул Шил. — Рейхсляйтер, уверяю вас, просто превосходно. Мы три месяца работали день и ночь, используя самую совершенную записывающую аппаратуру, в которой используется лента вместо проволоки. Мы можем продемонстрировать. Я включу микрофон, а вы что-нибудь скажите, рейхсляйтер. Что хотите.
Борман помедлил, потом произнес:
— Меня зовут Мартин Борман. Я родился 17 июня в Галберштадте в Нижней Саксонии.
Шил отмотал ленту назад и включил воспроизведение. Запись получилась великолепного качества. Потом он кивнул Штрассеру.
— Теперь вы.
— Меня зовут Мартин Борман, — сказал Штрассер. — Я родился 17 июня в Галберштадте, в Нижней Саксонии.
— Теперь ясно? — спросил Шил торжествующе.
— Да, не могу не согласиться. — Борман потрогал подбородок Штрассера. — Я словно смотрюсь в зеркало.
— Не совсем, рейхсляйтер, — сказал Вайдлер. — Если вы встанете рядом, то при близком рассмотрении обнаружатся отдельные черты, которые не абсолютно идентичны, но это не имеет значения. Важно то, что никто не сможет вас различить. Естественно, есть шрамы, несколько, но я расположил их так, что они кажутся морщинками на коже, естественным продуктом времени.
— Я их не могу рассмотреть, — признался Борман.
— Да, не думаю, что мне когда-нибудь удавалось лучше управиться с ножом, точно вам говорю.
Борман кивнул.
— Превосходно. А теперь, я бы хотел поговорить с герром Штрассером наедине.
— Конечно, рейхсляйтер, — сказал Вайдлер.
Он и Шил вышли, и Борман втянул Раттенгубера обратно.
— Проблема сотрудников, Вилли. Ты знаешь, что делать.
— Конечно, рейхсляйтер.
Раттенгубер вышел, Борман закрыл за ним дверь и повернулся лицом к лицу с собой.
— Итак, Штрассер, наконец, этот день наступил.
— Похоже, что так, рейхсляйтер. «Камараденверк»? Начинаем?
— Начинаем, дружище, — сказал Мартин Борман и стал расстегивать китель.
Вайдлер и остальные терпеливо ждали в лаборатории. Прошло примерно двадцать минут, когда дверь открылась, и появились Борман и Штрассер. Рейхсляйтер был в мундире. Штрассер в фетровой шляпе с опущенными полями и в черном кожаном пальто.
— А теперь, рейхсляйтер… — начал профессор Вайдлер.
— Остается только попрощаться, — перебил его Борман.
Он кивнул Раттенгуберу, который стоял у двери. «Шмайсер» вздернулся у него в руках, и потоком пуль Вайдлера и Шила отбросило к стене. Раттенгубер опустошил весь магазин и заменил его новым.