— Хорошо бы открыть ворота, машину лучше завести под крышу. Я не хочу привлекать нежелательное внимание.
Гоффер сказал:
— Бог мой, это же…
Штрассер повернулся к ним. Он пристально посмотрел на Риттера и сказал спокойно:
— Штрассер, меня зовут Генрих Штрассер. Я здесь по поручению шефа партийной канцелярии для выполнения известного вам дела. Вы меня ждали, майор?
— О, да, — ответил Риттер. — Мы ждали именно вас. — Он обратился к Гофферу, пока Бергер открывал ворота. — Заведи машину герра Штрассера в укрытие, Эрик.
Штрассер обнял Бергера за плечи.
— У нас есть шанс убраться отсюда на этой штуке?
— Не вижу причин сомневаться, — успокоил его Бергер. — Они даже не думают о возможности такой попытки на этой стадии. По крайней мере, я рассчитываю именно на это.
Тихо переговариваясь, они направились к самолету. Гоффер завел машину в гараж, и Риттер снова закрыл ворота.
Гоффер прошептал Риттеру:
— Но этот человек не герр Штрассер, это же сам рейхсляйтер. Что происходит?
— Я знаю Эрик, и Бергер сказал, что они не встречались, хотя совершенно ясно, что они очень хорошо знают друг друга.
— Так Бергер знает, кто он на самом деле?
— И кто же это, Эрик? — Риттер закурил сигарету. — Мартин Борман или Генрих Штрассер, что это меняет, если он предпочитает одно имя другому, кто мы, чтобы возражать?
— Майор Риттер! — позвал Штассер. — Одну минуту, если не возражаете. — Они с Гоффером подошли к самолету, и Штрассер посмотрел на часы. — Сейчас девять часов. Капитан Бергер полагает, что мы должны вылететь около полуночи.
— Да, я так и понял, — сказал Риттер. — Как взлетать? Я имею в виду, что будет совершенно темно, если они не пришлют еще несколько бомбардировщиков, чтобы устроить несколько пожаров.
— Когда мы стартуем, мы будем делать все очень быстро, — сказал Бергер. — У меня в самолете целый ящик осветительных ракет. Я запускаю двигатель, и в момент, когда я готов, я хочу, чтобы вы запустили первую ракету. После первой сотни ярдов — вторую. Возможно, нам потребуется запустить еще одну, но я не уверен. Вам будет совсем нетрудно стрелять через боковое окно.
— Тогда во время самого взлета, мы будем достаточно хорошо видны, — сказал Штрассер.
— Две-три минуты всего. Конечно, когда мы уже взлетим, чем темнее будет, тем лучше, но если вы не хотите оказаться на верхушке «Виктори Колон»… — он пожал плечами.
— Только не это, капитан, — сказал Штрассер. — Это, однако, доказывает, что нам предстоит несколько веселых минут.
Риттер отошел и сел на упаковочный ящик у ворот. Он сунул сигарету в рот и стал вынимать спичку. Штрассер подошел к нему с зажигалкой.
— Благодарю вас, — сказал Риттер.
— Вы хотели бы получить от меня какие-то разъяснения?
— Нет, пожалуй. Приказ рейхсляйтера был вполне ясен.
— Хорошо. Тогда, я немного отдохну, пожалуй. У меня предчувствие, что мне потребуется немало сил еще до исхода ночи.
Он отошел, и Гоффер, который топтался неподалеку, подошел и присел рядом с Риттером, прислонившись спиной к стене.
— Что он имел сказать?
— А ты как думаешь? — спросил Риттер.
— Он не попытался что-то объяснить?
— Он спросил меня, не хочу ли я получить от него какие-то разъяснения. Я сказал, что нет. Ты об этом спрашиваешь?
— Да, майор. — Голос Гоффера звучал теперь так, словно он совершенно смирился. — Именно об этом.
В 11.30 русская артиллерия возобновила бомбардировку, сначала как-то спазматически, но спустя пятнадцать минут уже из всех стволов.
Бергер остановился у ворот и посмотрел, посветив фонариком, на часы. Ровно за пять минут до полуночи он сказал:
— Пора. Давайте откроем ворота и выкатим его.
Ночное небо было очень темным, но освещалось яркими вспышками, когда взрывались снаряды, хотя бомбардировка, казалось, сосредоточилась на восточном районе города. Четверо мужчин, по двое на крыло, выкатили самолет на боковую улицу. Здесь едва хватало для него места, между концами крыльев и стенами домов оставалось несколько дюймов.
Стал интенсивней звук боя где-то не очень далеко, и Бергер, бывший в паре с Риттером, сказал:
— Подумать только, сотни тысяч людей оказались в этой смертельной западне и еще сегодня погибнут, а мы, в силу какого-то особого своего предназначения, если двигатель заведется и пропеллер завертится, будем жить.
— Возможно, а возможно и нет.