Каннинг едва дышал, спотыкаясь и раскачиваясь, как пьяный, он преодолевал последнюю часть открытого пространства и слышал позади зловещий шорох лыж. Но когда он упал на краю рва, Файнбаум был уже там и начал стрелять по ним очередями.
— Ну, мать вашу, взяли?
Каннинг слез в воду, стал лихорадочно грести, продолжая правой рукой сжимать «Томпсон». Один раз он ушел под воду, а потом кто-то схватил его за воротник.
— Порядок, генерал. Все в порядке, — сказал Джек Говард.
Каннинг присел, прислонясь к стене, абсолютно выбившись из сил, испытывая сильную боль. Над ним склонились Гессер и Бирр. Немец просунул ему между зубов горлышко фляжки. Это было бренди.
Каннинг никогда в жизни не пробовал ничего лучше этого.
Он осознал, что продолжает сжимать «Томпсон», поднял его и отдал Говарду.
— Я потерял вашего сержанта.
— Гувера? — не поверил Говард. — Вы хотите сказать, что он мертв?
— Мертвее некуда. Получил две пулеметных пули прямо в горло. — Файнбаум присел рядом с Каннингом. — Есть у кого-нибудь сигареты? Мои намокли.
Гессер дал ему сигарету и зажигалку. Говард взорвался:
— Черт тебя побери, Файнбаум, это все что ты можешь сказать? Это же Гарри остался там.
— Какого дьявола вы ждете от меня? Поминальной молитвы о погибших или что?
Говард пошел по тоннелю прочь. Каннинг сказал:
— Вы спасли мою шкуру, Файнбаум. Я этого не забуду.
— Вы все делали правильно, генерал. Делали то, что вам говорили. В этой игре это урок номер один.
— Игра? — удивился Каннинг. — Вы так это видите?
Файнбаум глубоко вздохнул и обдумал свой ответ.
— Я не знаю, генерал, но скажу вам одно: иногда по ночам я просыпаюсь в ужасе, испуганный до полусмерти и знаете, почему?
— Нет.
— Потому что я боюсь, что она скоро кончится.
Впервые с момента, когда Каннинг увидел его, это не звучало так, словно он пытается шутить.
Четырнадцать
Риттер и Клер де Бевилль не обменялись ни единым словом на всем пути до деревни. Когда Гоффер остановил машину перед «Золотым орлом», Клер не сделала попытки выйти из нее, она продолжала сидеть, глядя в пространство, и словно онемев, снежинки оседали у нее на ресницах.
— Мы пойдем внутрь, — сказал мягко Риттер, когда Гоффер открыл для них дверь. Риттер взял ее за руку, чтобы помочь спуститься, и она начала дрожать. Он обнял ее за плечи. — Быстро, Эрик. Внутрь.
Гоффер побежал вперед открывать дверь. Риттер провел ее по лестнице наверх, в бар. Майер разжигал огонь в камине. Когда он увидел Клер, его лицо выразило удивление.
— Мадам де Бевилль, как вы себя чувствуете?
Клер била дрожь, которую ей не удавалось сдержать. Риттер спросил:
— Где герр Штрассер?
— В моем офисе, штурмбаннфюрер.
— Я отведу ее туда. Приведите доктора Гайллара. Думаю, ей нужен врач. Пойди с ним, Эрик.
Они оба вышли. Клер тяжело навалилась на Риттера, и он ее крепко обхватил, боясь, что она упадет. Он подвел ее к огню и устроил в большом кресле рядом с камином. Потом подошел к бару, налил в стакан бренди и вернулся.
— Глотните, хотя бы немного, вы почувствуете себя лучше. Обещаю.
Она тихо застонала, но выпила, и у нее перехватило дыхание, ее пальцы с силой сжали плечо Риттера, а взгляд устремился мимо.
Штрассер сказал:
— Что случилось? Где произошел сбой?
Риттер обернулся, чтобы его видеть.
— Ей плохо, как вы можете видеть.
— Это не по вашему департаменту, так что не вмешивайтесь, — сказал холодно Штрассер.
Риттер подумал, потом сделал несколько шагов в сторону. Штрассер спросил:
— Вас разоблачили?
— Да.
— Тогда, как вы оказались здесь?
— Генерал Каннинг выкинул меня оттуда.
Штрассер стоял прямо напротив нее, сложив за спиной руки, слегка хмурясь.
— Именно такой глупости от него и можно было ждать.
— Что теперь будет?
— С вами? Мне совершенно безразлично, мадам.
Он повернулся, чтобы уйти, но Клер схватила его за рукав, снова дрожа и со слезами на глазах.
— Пожалуйста, герр Борман, Этьен, мой муж, вы обещали.
— Штрассер, — поправил он. — Моя фамилия Штрассер, мадам. И я ничего не обещал относительно вашего мужа. Я говорил, что сделаю, что смогу.
— Но полковник Раттенгубер…
— Он мертв, — сказал Штрассер. — Я не могу отвечать за пустые обещания умершего человека.
На ее лице появилось выражение ужаса и недоверия.
— Но я делала все, что мне велели. Предала друзей, свою родину. Вы понимаете?
Из двери Гайллар сказал:
— Ради Бога, Клер, что вы такое говорите?