Он пропустил мое замечание мимо ушей, вздохнул и потер пальцами лоб. Потом выпрямился. Брови сошлись у него к переносице.
- И все-таки, - как бы с трудом выдавил он, - закон остался. Суди сам, потерял ли он актуальность... Даже если первоначально у него была другая цель. А ты, - продолжал он, - нарушил этот закон. И давай не будем играть в слова.
- Повесьте меня, - проворчал я. - Я бы не стал церемониться.
И тут меня осенило.
- Да ведь вы же не можете! Ведь в резерве всегда есть та коробочка. Правда, ее можно замуровать в склепе, как раньше поступали с вдовами владык. Но этого вы не сделаете. Человек - шелуха! А вот генофоры! Ого-го! Святая штука. Табу.
Его глаза ожили.
- Кстати, - сказал он совершенно другим тоном. - Тебя исследовали?
Понадобилось некоторое время, чтобы до меня дошло.
- Да.
- Ну и как? Не думай, что я лезу не в свои дела, - быстро добавил он. - Ты был очень близко от эпицентра. Аннигиляция в пустоте... Нам редко приходится иметь с нею дело.
Он смотрел на меня с любопытством, словно эта проблема поглотила его без остатка. Я пожал плечами.
- Не знаю. Они канителились со мной полдня. Совсем так, как в Центре перед стартом.
- И что?
- Ничего. Я бессмертен, - криво усмехнулся я. - И даже не спятил. Впрочем, в последнем они, кажется, не были уверены...
- Не удивительно, - мягко заметил Грениан.
- Во всяком случае, они обрадовали меня, сказав, что через несколько дней мы встретимся опять. Не знаю, куда мне деваться на это время. Игра окончена?
Он ответил не сразу.
- Да, - наконец произнес Грениан. - Что собираешься делать теперь?
Я открыл рот, чтобы ответить и вдруг почувствовал, что мне не хватает слов.
- Не знаю, - прошептал я неожиданно для самого себя. Странное ощущение. Я вынужден был говорить, потому что перестал думать. Я знал одно: мне нужен звук собственного голоса. - Не знаю. Когда останусь один...
- Кончай с этим, - прервал он. - Я хотел только, чтобы ты перестал паясничать. Это не пойдет на пользу ни тебе, ни нам. И незачем ставить свое решение в зависимость от поступков других.
Он задумался, глянул в иллюминатор и улыбнулся, словно увидел что-то. Но не в иллюминаторе. Далеко за ним. В пространстве.
- А что касается работы, - снова заговорил он, - то ты останешься в Комплексе. Не исключено, что у тебя прибавится занятий... вне Земли, - он осекся, отвел глаза и продолжал: - Может, это лучше, а может, нет. Остается вопрос: захочешь ли ты и дальше протестовать против... вечности таким же образом, каким проделал это перед отлетом с Земли? И прежде всего, что ты собираешься делать с собой?
Я долго молчал. Когда наконец смог ответить, мой голос звучал, как обычно. И была в нем уверенность, источник которой находился вне меня.
- Не знаю. Да и какое это имеет значение. Если не я, так вы что-нибудь для меня придумаете. В принципе мне все равно.
Он покачал головой и убежденно сказал:
- Ты прекрасно знаешь, что никто за тебя ничего не придумает... В любом случае у меня к тебе просьба. Когда что-нибудь решишь, приди ко мне. Неважно, что ты скажешь. Правду или нет. Можешь вообще ничего не говорить. Я хочу только взглянуть на тебя... когда ты решишь. Скажем, - он опять улыбнулся, - приглашаю тебя на реванш...
Я кивнул. Не хотел его обманывать. Не хотел многого из того, что случилось.
Я постоял еще немного и молча направился к выходу. Приоткрыв дверь, неожиданно услышал собственный голос.
- А что делать?
Я ждал долго. Его лицо потемнело. Он прикрыл глаза и беспомощно пожал плечами.
- Не знаю... Не знаю...
Игра окончена. Я понял это еще минуту назад, у двери, когда услышал звук собственного голоса здесь. Единственное, что я мог сделать, это перестать на него смотреть. И уйти.
Полдень. В желтом сумраке едва просматриваются обломки скал. Из гладкой слежавшейся пыли торчат острые ребра камней. Отсюда, с Бруно, Солнце уже не кажется звездой. Его свет едва сочится. Плотный и густой, он со всех сторон охватывает скалы и постройки. Этот мир с момента своего зарождения не знал настоящей тени.
Я оторвался от окна и окинул взглядом кабину. Собственно, не кабину даже, а что-то вроде застекленной террасы. Отсюда открывался вид на могучие сооружения ретранслятора, размещенного в неглубоком кратере, на пылевую пустыню и каменные иглы, вызывающие в памяти позднюю готику. Астероид, зернышко, затерявшееся в мире больших планет, обращался вокруг оси не быстрее, чем одна из них. Как раз с такой скоростью, чтобы человек мог чувствовать себя здесь как дома. Хотя бы в этом. И чтобы мог ежедневно приходить сюда, на террасу, поглядеть сквозь стеклянную стену на Землю.
Я взглянул на часы. Одиннадцать. Через полчаса надо быть в диагностическом кабинете. Обо мне не забыли. А может, решили дать мне эти три недели на то, чтобы я познал истину о себе самом. Или чтобы они сумели извлечь эту истину из меня.
Я пришел сюда без определенной цели. Не в поисках уединения. На станции его было предостаточно. Монтажники улетели десять дней назад, а те, что остались, ни на шаг не отходили от экранов. Системы памяти компьютеров принимали с Земли кучу препарированной применительно к обстоятельствам информации о людях. У меня не было ни малейшего желания слушать. Впрочем, никто мне и не предлагал. Я свое сделал. Никто не замечал моего присутствия, за исключением, быть может, Грениана, которой, кстати, после того памятного "не знаю" не удостоил меня ни словом.
За спиной послышались шаги. Как будто кто-то подкрался на цыпочках, остановился и теперь не знал, что делать дальше.
Я переждал немного и обернулся. Кира. Разумеется, Кира. Можно было догадаться. Вот уже несколько дней я встречал ее постоянно в самых неожиданных местах. Она отводила глаза и улыбалась, точно вспоминала о чемто приятном, но не имеющем никакого отношения ко мне. Только однажды, кажется, в первый день, я видел ее в рабочем халате. Остальное время она неизменно появлялась в обтягивающих бедра расклешенных брюках цвета первой весенней травы и в таком же болеро, схваченном на груди пряжкой размером с дыню. Точнее, с ломтик дыни, разрезанной в самом широком месте. Если добавить к этому фигуру манекенщицы, длинные тонкие пальцы и лицо куклы из тех, которых девушки оставляют себе на всю жизнь, то становилось ясно, что она могла быть соответствующим человеком на соответствующем месте. Если, конечно, это место находится отсюда на таком же расстоянии, как астероид от Бульвара заходящего Солнца. Она успела сообщить мне, что работает ассистенткой у Норина, изучала математику, специализировалась на фотометрии, не любит концентратов и обожает собственное общество. Последнее представлялось мне несколько сомнительным.
- Единственное, что ты можешь здесь увидеть в ближайшие пять секунд, - проворчал я, - это меня. За то, что случится позже, не отвечаю, - добавил я и направился к двери.
На полпути меня остановил ее голос:
- Ты меня не любишь? - спросила она холодным, деловым тоном, каким обычно справляются о погоде. Меня это озадачило. Я внимательно посмотрел на нее:
- А ты как думала? Трудно любить человека, которого не знаешь. Потом-то может быть всякое. Но ты не бойся. Тебе сие не грозит...
Она покачала головой. У нее были черные как ночь волосы. В свете здешнего дня они отливали рыжиной, делали более худощавым округлое лицо, струились на плечи и изгибались там наподобие утолщенного басового ключа. Отличная девушка. Приятно подумать, что она не умрет и до конца света будет также вот глядеть на какого-нибудь подобного себе бессмертного. Я поймал себя на том, что подумал, женат ли Норин. Мое лицо расплылось в улыбке.
Она тоже улыбнулась.
- Ты меня не любишь, - повторила она уже утвердительно, повернулась и сделала несколько шагов к каменной стене. Потом остановилась и взглянула на меня. Я увидел ее глаза, голубые, с искорками старого золота.