Тертон не установил заранее звучания голоса, но тут же представил его себе таким, каким хотел бы услышать.
— Да, — ответил он.
— 1514–1521 годы, — сказала Кома. — Что у тебя за странные интересы, Стеф?
"Отлично, Опекун, — подумал Тертон. — Уже понял, о чем мы".
Результат теста оказался положительным, поэтому можно было уже кончать игру, выпроводив индейца из квартиры, но Тертону хотелось, чтобы Кома еще послушала ацтека, так как рассказ гостя был декорацией его плана.
— Расскажи, как все началось, — сказал он.
— Еще за десять лет до прихода испанцев на небе явилось первое зловещее знамение — огненные колосья кукурузы, свисающие огненные полотнища, казалось, утренняя заря пронзает небо, снизу — широкая, вверху — острая… — начал ацтек.
— Зодиакальный свет или полярное сияние. Точно не установлено, — вставил Тертон.
— Вот уже сердцевину неба охватило оно. И вырвался вопль из уст людских, и ужас обуял все живое. И было это в году "двенадцатый дом". Второе страшное знамение явилось здесь же. Сам по себе возгорелся ясный огонь, никто его не раздувал, случилось это в доме Колибри с Юга.
— Это был Бог города, — сказал Тертон.
— Знаю, не мешай, — Кома внимательно слушала.
— Оказалось, — продолжал ацтек, — возгорелся столб деревянный. Изнутри вырвались огненные колосья кукурузы, полыхающие языки огня. Очень быстро уничтожили они все балки дома. И чем больше воды лили люди, чтобы погасить пламя, тем сильнее оно разгоралось. Третье страшное знамение — молния ударила в дом божий, соломой крытый, в святилище Бога Бирюзы. Редкий дождь моросил. А однажды солнце еще не зашло, как пала на землю огненная бирюза, трижды поделенная. И это было четвертым предзнаменованием.
— Потом ученые установили, что это был метеорит, — сказал Тертон, глядя на Кому.
— Оттуда, — продолжал ацтек, — прилетела она, с захода солнца, и бежала на восток, подобная дождю из огненных цветов. Далеко тянулись косы ее.
— Достаточно, — сказал Тертон.
Индеец замолчал.
— Продолжай, — попросила Кома.
Этого Тертон не планировал.
— Он спешит. Через час улетает на страторе.
— Ты хотел сказать "на самолете", — поправила Кома.
— Я не очень спешу, — отозвался ацтек. — Знаешь, Корн, я не помню, где познакомился с тобой.
"Так. Опекун берет инициативу в свои руки", — раздраженно подумал Тертон. Это не входило в его планы.
— Не помнишь? У пирамид в Теотигуакане, где ты работаешь гидом, — Тертон решил подкинуть Опекуну объяснение. — Ты, конечно, переборщил, прилетев сюда в своем рабочем наряде, — добавил он.
— Позвольте снять перья, — сказал ацтек и положил свой головной убор у ног. — И зачем я сюда пришел? Кажется, я всегда навещаю Корна, когда бываю в этом городе.
— Да. Ты не помнишь его, Кома? — рискнул Тертон. — Мне казалось, вы с ним однажды беседовали.
— Возможно, — отозвалась Кома.
— Его трудно не запомнить. Тогда он тоже спешил на самолет.
— Да. Припоминаю, — сказала Кома, а ацтек встал и поднял с пола свой удивительный головной убор.
"Ну, кое-как пробился через контроль Опекуна, — подумал Тертон. — Счастье, что Опекун — всего лишь компьютер, громадный компьютер, и для него даже то, что почти совсем невероятно, немедленно перестает быть необычным, если только это каким-то образом может быть проверено. С человеком было бы труднее".
— Я пойду, — проговорил ацтек. — До следующей встречи.
— Прощай, — Тертон проводил гостя до порога и старательно прикрыл дверь.
Когда он вернулся в комнату. Кома сидела в кресле и смотрела на него.
— Ты какой-то странный, Стеф, — сказала она. — В чем дело?
— Может, немного устал и еще должен поработать.
— Сейчас?
— Да.
— Что будешь делать?
— Рассчитывать.
— Что?
— Ты никогда не была такой любопытной, Кома. Просто расчеты для следующих экспериментов.
— Сам? Без компьютера?
Она вышла на кухню, а он сел к письменному столу и потянулся за бумагой и шариковой ручкой, которой и сам иногда пользовался в своей реальности. Здесь, разумеется, ручка тоже была, потому что она принадлежала этой реальности.
"Вот прихватить бы ее отсюда", — подумал Тертон. Свою ручку он с трудом отыскал несколько лет назад в антикварном магазине. "Ведь и ручка и все остальное — всего лишь иллюзия", — подумал он, зная, что устройства, конструирующие эти иллюзии, лишь немногим менее сложны, чем мозг человека, но быстродействие их в миллионы раз больше, и поэтому такие иллюзии настолько совершенны, что даже ему, старому манипулянту и профессору нейроники, подсказывают нереальные желания.
Он принялся за расчеты. Вычисления были нетрудными, но он уже отвык считать сам, поручать же их компьютеру не хотел, потому что тогда пришлось бы посвятить в расчеты Опекуна, а так лишь результаты попадали в имитированную действительность.
Он начал с массы, которая дала бы нужный эффект, потом уточнил потери в атмосфере и скорость. Уже закончив предварительные расчеты, понял, что распад глыбы должен произойти в атмосфере. Тогда он увеличил массу так, чтобы хоть один осколок, прошедший сквозь атмосферу, выполнил условия. Получилась чудовищная величина. Он проверил исходные данные и вычисления — все было правильным. Увлеченный работой, он не заметил, как подошла Кома и встала у него за спиной. Он почувствовал прикосновение ее руки к волосам и обернулся. Она смотрела не на него. Она смотрела на листок бумаги, на формулу Эйнштейна, на ее трансформацию: в левой части равенства энергию заменила масса.
Он знал, что она заметила это, но еще не поняла. Тогда он встал и заслонил собою листки.
— Подожди, Стеф, — сказала Кома. — Ты рассчитываешь что-то интересное.
"Она не должна этого видеть, — подумал Тертон. — Опекун получает информацию непосредственно через нее. Не должна…"
Он обнял ее и поднял. Поднял легко — избыток сил в его теле действовал и здесь, в имитированном мире. Она удивленно смотрела на него, пока он нес ее к окну.
"Это фантом. Это всего лишь фантом", — повторял он себе.
Кома поняла, только когда была уже возле окна. Она закричала, и он увидел в ее глазах страх. Попыталась вырваться, но он был сильнее.
— Стеф… — он выбросил ее наружу. Она крикнула что-то еще, а потом была уже слишком далеко, чтобы он мог ее слышать.
— Это же фантом, — еще раз повторил он тихо. "Когда я выключаю проектор и с экрана исчезает лицо любимой женщины, — подумал он, — не убиваю же я ее. И изображение на экране, и эта девушка, Кома, — фантомы. Разница только в сложности генерирующей их аппаратуры. Вот и все". Но в то же время он знал, что в чем-то различие все-таки есть и чувствовал себя так, словно убил человека.
Теперь надо было действовать быстро. Имитированная действительность должна реагировать так же, как действовал бы оригинал. Правда, он не знал, что делали с такими, как он, в прежние времена, но наверняка общество преследовало их. И сейчас реакция должна была быть аналогичной. Он собрал листки с вычислениями и бросился к лифту.
В кабине никого не было, и, глядя на мигающие номера этажей, он с нетерпением ждал, пока лифт опустится. Внизу, в остекленном холле, девочка ела мороженое, а какие-то люди, вероятно, родители, выкатывали на улицу прогулочную коляску. Он разминулся с ними в дверях, которые норовили закрыться, но присматривавший за створками автомат не допускал этого — фотоэлемент реагировал на присутствие людей. "Фантомы, — подумал Тертон, — такие же декорации, как и все эти дома".
Возле стены собралась толпа. Он даже не глянул туда, а быстро направился к садам, которые видел сверху, из окна. В этих садах он придумал себе убежище, на много сотен метров погруженное в глубь земли, прикрытое сверху бетоном, с климатизаторами и экраном, с шахтами запасных выходов и пороховыми зарядами, на случай, если б их засыпало обломками. Он подумал, что, вероятно, запланировал все слишком примитивно, потому что совершенно не знал, как строились убежища в те времена, но в конечном счете это не имело особого значения. Он всегда мог дополнить конструкцию необходимыми деталями, воображая их по мере необходимости, а единственным условием, которому все это должно было удовлетворять с самого начала, была защита перед первым ударом. Лишь это было действительно существенно. Он не боялся имитированной смерти, но боялся имитированной боли, которую невозможно отличить от реальной.
Кроме того, что было особо важно, он не знал, чем в имитаторе завершается сеанс в случае смерти героя. Вероятнее всего, все заканчивалось так же, как во сне, когда, падая с большой высоты, мы в последний момент просто просыпаемся. Однако уверенности не было, и он предпочитал не рисковать, тем более что еще существовал Корн, которому, несомненно, он отрезал бы возможность проникновения в имитированную действительность, умерщвляя имитированное тело, которое одолжил у него. Его план был другим, более сложным и тонким. Имитированная действительность должна была остаться открытой и доступной, но одновременно такой, в какой Корн не захотел бы быть. Это, конечно, сводило на нет эксперимент Тельпа, но в реальной действительности Корн не нужен. Он, Тертон, единственный, кто действительно знает, что такое сверхсистема. Корн всего лишь дебютант, к тому же не из способных.