— Не помню. — Сергеев действительно устал, разговор грозил затянуться. — Лев Михайлович, между прочим, для человека невиновного вы излишне волнуетесь и оправдываетесь.
Новиков говорил долго, он подробно рассказывал о своей прогулке по городу с очаровательной шведкой, имя которой он, к сожалению, забыл. Девушка оказалась мещанкой. Надо же, и в Швеции попадаются дуры. Поздно вечером с компанией других туристов его затащили в казино, где ему, «поддерживая престиж своей страны», пришлось принять участие в игре. Довольно быстро его карманные деньги перекочевали в карманы крупье. Удачный каламбур, не правда ли? Хотя все это мало интересовало Сергеева, он актера не перебивал, так как хотел убедиться, что тот провел ночь в казино, а не в ином месте. Знание актером расположения залов, красочное описание салона в стиле Ренессанс, подробный рассказ об игре — все это убедило Сергеева. Удивляло лишь, почему актер так боялся рассказывать.
Расстались они довольно холодно. Новиков, видимо, мучился угрызениями совести, стыдился, вспоминая свою растерянность. Сергеев разочаровался в человеческих качествах актера, чьим талантом много лет восхищался. Новиков спросил: может ли он вернуться в Одессу? Сергеев ответил, что безусловно, поблагодарил за помощь и с облегчением закрыл дверь.
Он походил по кабинету, вытряхнув пепельницу, открыл окно, сел за машинку и быстро отпечатал короткую справку. Четырехчасовая беседа уместилась на полутора страницах. Прежде чем подписать, Сергеев перечитал, подчеркнул то место, где говорилось о Петре Левченко, и фразу, что ночью в Монте-Карло Зверев помог пьяному добраться до номера в гостинице и поднес два тяжелых чемодана, подписал, хотел показать Василию Васильевичу, но секретарша сообщила, что начальник уехал в Загорск.
Сергеев получил лишнее доказательство упрямства «старика», злорадно представил, как вытянется физиономия полковника, когда он вернется ни с чем, в последнем Сергеев не сомневался. Он позвонил Соколовскому, спросил разрешения приехать, и уже через пятнадцать минут пожимал сухую ладонь молодого доктора, который, приятно картавя, справился о здоровье и спросил:
— Дорогой Олег Николаевич, надеюсь, больше ничего не произошло?
— Вы у меня спрашиваете? — Сергеев рассмеялся. — У вас, уважаемый доктор, все мыши на месте?
— Шутите. — Ученый осуждающе покачал головой. — Калякиной я объявил выговор. В отделе кадров пришлось соврать, иначе ее выгнали бы мгновенно. Кстати, я не понимаю, почему вы настаиваете, чтобы она продолжала работать?
— Простите, доктор, я не настаивал, а советовал, — ответил Сергеев. — Все сегодня искажают мои слова и поступки. Я только посоветовал, доктор. У вас никто никогда не бил пробирок?
— Вы же понимаете, — Соколовский замялся, — Калякина обманула, я не могу ей теперь доверять.
— Девушка испугалась, с кем не бывает?
— Правда?
— Да. Михаил Аркадьевич, не буду вам мешать и с вашего разрешения пойду в лабораторию.
Все хозяйство Соколовского занимало четыре комнаты: кабинет доктора, комната типа холодильника, где девушка в тулупе и валенках растирала в белых фарфоровых чашках какую-то массу, и две лаборатории. Одна поменьше, в ней стояло хитрое электронное оборудование, вторая — большая, здесь работало пять человек, пищали мыши, гудела ультрацентрифуга, в этой комнате пропало две пробирки. Но сколько из них разбито? Одна или две?
Часа два, возможно и больше, в лаборатории не могли привыкнуть к присутствию Сергеева. Он сел в уголке, изучал описания проводимых опытов, естественно, мало что понимая. Его единственной целью было приучить к себе лаборантов, заставить не обращать на себя внимания. Он не думал, что это будет так трудно. Неужели придется прийти сюда и завтра? Около трех все собрались обедать, Сергеев попросил Калякину принести ему булку и пакет молока. Девушка испуганно кивнула, не хотела брать деньги, но Сергеев шутливо прикрикнул на нее, она взяла у него сорок копеек, даже улыбнулась. После того как Сергеев съел булку, выпил молоко и при этом обрызгал пиджак и вообще вел себя как нормальный обыкновенный человек, лаборанты перестали шушукаться. Кто-то рассказал анекдот, девушки перешли на привычный лексикон, до Сергеева донеслись слова: мини, макси, полоска, клетка, парикмахерская, магазин. Он понял, что победил. Не останавливаясь на достигнутом, подмигнул Калякиной, девушка хихикнула, отвернулась. Сергеев отыскал в регистрационной книге неразборчивое слово и, подождав, когда высокая худая лаборантка проходила мимо, попросил у нее помощи. Лаборантка произнесла непонятный термин, хотела уйти, Сергеев смущенно спросил, что это означает. Ничего не поняв, он пробормотал благодарность и минут на двадцать успокоился. Он услышал, что лаборанта называют Витя. Дождался, пока Витю выгонят с сигаретой в коридор, тихонько вышел следом, попросил закурить, хотя в одном кармане у Сергеева лежала трубка и табак, в другом — сигареты. Витя с готовностью угостил сигаретой, заговорил о погоде. Скоро они пришли к выводу, что май в этом году удивительно теплый, «Спартак», к сожалению, снова барахлит, а киевляне, как и в прошлом году, в порядке. Витя, взглянув на часы, сказал, что шеф торопит и они сейчас работают допоздна. Сергеев, взглянув на часы, сказал, что у них нормированный рабочий день отменил Дзержинский. Витя понимающе хохотнул, он же прекрасно осведомлен, что чекисты не спят, по театрам не ходят, работа у них сложная и опасная. В тоне лаборанта сквозила робкая надежда услышать что-нибудь о секретной и почетной профессии. Сергеев понял, что человек созрел, скромно потупив глаза, обронил, что возможно попозже, когда девушки уйдут…